Untitled

4 августа 1892 года, в середине дня, кто-то убил топором Эбби Борден, а затем, часом позже, Эндрю, вернувшегося домой вздремнуть. Дома были только Лиззи и горничная-ирландка Бриджет Салливан, которая, как и 60 процентов женщин ирландского происхождения в США, была домашней прислугой. Убийства произошли в разных комнатах, и ни Салливан, ни Лиззи не сообщали о посторонних. Первые подозреваемые, которых назвала Бриджет, были, как и она, иммигрантами - португальский рабочий и швед, но у них было алиби. Лиззи была обвинена в убийстве через три недели после преступления, что породило детский стишок:

Лиззи Борден взяла топор,

Дала своей матери сорок ударов,

Когда она увидела, что натворила,

Она подарила отцу сорок один.3

Судебный процесс начался в июне 1893 года. Тем летом на фабриках Фолл-Ривер, в знак растущих экономических потрясений, уволили семь тысяч рабочих. Профсоюз WCTU поддержал Лиззи. Женщины-реформаторы потребовали женского жюри, жюри из ее сверстников. Ее адвокатом стал бывший губернатор Массачусетса. В ходе судебного процесса обсуждались вопросы женственности и женственности. Обвинение представляло обвиняемую как неженственную, не настоящую женщину и, следовательно, потенциальную убийцу; защита подчеркивала ее зависимость, покорность, истинную женственность и христианство. Ее адвокаты использовали все тропы женской инвалидности, чтобы спасти ее. Они заставили исключить показания, сделанные ею после ареста, как простую истерику; они объяснили ее странное поведение и пятна крови на одежде, сославшись на менструацию. Она не соответствовала современным представлениям о типах преступников, большинство из которых были мужчинами и ни один из которых не включал членов ВКТУ. Как могла любящая дочь превратиться в "самого отъявленного преступника, о котором мы читали во всей нашей истории и художественной литературе"? Мужскому жюри потребовалось меньше часа, чтобы оправдать ее под аплодисменты зрителей. Даже истерия - традиционный диагноз для несчастных и деструктивных женщин - не включала в себя убийство. Лиззи Борден не принадлежала к "опасным классам", и рабочие жители Фолл-Ривера (некоторые из которых были таковыми) считали, что убийство сошло ей с рук. Лиззи продала родительский дом, купила дом, который, по ее мнению, она заслуживала, в районе Хилл, и сменила имя на Лизбет. Работа в WCTU уступила место жизни в театрах и на ужинах с шампанским. Она порвала с сестрой и подверглась остракизму в обществе Фолл-Ривера. Ее жизнь в американской популярной культуре будет более долгой, чем практически у любого деятеля 1890-х годов, за исключением, пожалуй, Буффало Билла. Но если слава Буффало Билла основывалась на спасении дома от "дикарей", то дурная слава Лиззи Борден основывалась на страхе, что дом может их породить.4

I

Теодор Драйзер отправил свою вымышленную Кэролайн Мибер в Чикаго из Висконсина летом 1889 года. В романе "Сестра Кэрри" рассказывалось о девушке, покинувшей дом и попавшей в дрейф в городе, где не было настоящего дома. Но в романе Драйзер также создал героиню, которая стала разрушительницей дома, отчасти приняв индивидуализм, позволяющий мужчинам разрушать дома.

Драйзер обрисовал возможности Кэрри с викторианской простотой: "Когда девушка покидает свой дом в восемнадцать лет, она делает одно из двух. Либо она попадает в спасительные руки и становится лучше, либо она быстро принимает космополитические стандарты добродетели и становится хуже. Промежуточное равновесие в данных обстоятельствах невозможно. У города есть свои коварные хитрости".5

В Чикаго и Нью-Йорке у героев Драйзера были дома и квартиры. Они постоянно возвращались домой, но дома им не хватало. "Прекрасная домашняя атмосфера - один из цветов мира, - писал Драйзер, - нет ничего более нежного, ничего более рассчитанного на то, чтобы сделать сильными и справедливыми натуры, вскормленные и питаемые в ней". Она культивирует "мистические аккорды, которые связывают и трепещут сердце нации", но "едва ли можно сказать, что жилище Херствуда пропитано этим домашним духом".6