Уорхол

Марджи, Кики и Тинка единогласно считали Энди очаровательным, милым и добрым. С ними он мог заниматься тем, что ему интересно, и, по выражению Джона, как сыр в масле катался. В то же время друг Джона, Гарольд Гринбергер, вспоминает: «У Энди приятелей не водилось, никого не помню, с кем бы он просто болтался по округе. Помню только Марджи Гирман. И никаких друзей или компании».

Единственный день Энди в начальной школе Сохо засчитали за год, и когда он в шесть лет пошел в школу Холмс, то сразу во второй класс. Его учительница, Кэтрин Мец, и через полвека живо его помнила. «Блондинистый был мальчик со светлыми глазами, тихоня, из класса мало выходил и очень хорошо рисовал». Поначалу Энди думал было рассекать по школьным коридорам, словно он невидимка, но из-за бледного лица и белесых волос он выделялся из толпы этаким чудаком, который, по воспоминаниям других, чурался знакомства. Несмотря на все это, первый год в школе прошел на ура. Классы были светлые и просторные, рисунки ребят развешаны вдоль широких холлов. Половина учащихся были евреи, а остальные преимущественно из Восточной Европы. Занятия в каждом классе начинались с чтения Библии и молитвы вслух. Второклашки ходили на обед домой в полдень – Юлия каждый день наливала Энди тарелку супа Campbell – ив час тридцать могли с чистой совестью мчаться по пожарной лестнице навстречу жизни. Энди говорил матери, что школа ему по душе.

К моменту поступления в Холмс Энди мог немного говорить по-английски, с ошибками. Его мать продолжала общаться «по-нашему», но мальчики отвечали ей все чаще на английском. Энди мучиться со старославянским в приходской школе не пришлось.

Тщедушность предсказуемо сделала Энди мишенью для хулиганов, болтавшихся на углу у кондитерской напротив школы. Обычно с учебы он шел прямиком домой, и Юлия особо не отпускала его одного в город. Она вручила троим своим мальчикам ладанки с Девой Марией. «Цепочки нам были не по карману, – рассказывал Джон, – так что она приколола их к одежде с изнанки, чтобы дети над нами не смеялись. Я спрашивал Энди, не пристают ли к нему, он отвечал, что не пристают. Он всем был по душе, я не видел, чтобы он и злился-то когда. Правда, уникальная личность. Никогда не жаловался».

После школы Энди сидел дома и делал уроки. Казалось, он хотя бы на время сумел избавиться от былого духа непослушания и больше не ругался демонстративно и не разговаривал с вызовом, как прежде. Он много рисовал. «Как-то прикипел к этому делу, а способности у него были еще с младенчества, – вспоминал Пол. – В начале тридцатых у нас радио не было, так что сделай домашнее задание и развлекай себя рисунками».

Джон рассказывает, насколько Юлия готова была поддерживать увлечение Энди:

Денег было в обрез, а Энди хотелось всякое, что мы не могли себе позволить. К примеру, когда ему было семь, захотел кинопроектор. Экран мы себе позволить не могли, но показывать и на стене можно было. Картинка была черно-белой.

Он смотрел «Микки-Мауса» или «Сиротку Энни», набирался идей и шел рисовать. Мать купила проектор, не сказав отцу.

Юлия нанялась убираться за доллар в день, пока не скопила для Энди двадцатку.

В Холмсе среди учителей Энди имел репутацию мальчика способного и разбирающегося во всем, что касалось искусства. В старших классах он был нарасхват, когда в зависимости от времени года речь шла об оформлении помещений, украшения доски и рисунках для классных календарей.

Юлия Вархола:

Энди некогда болтаться по улице. Ему некогда играть. Он у меня делать уроки. Мой Энди для смеха нарисовал лицо соседского мальчишки. Энди было девять. Ох, Энди хороший мальчик. Умный. Его учительница, леди, говорит мне, что он сам себя хорошо учит.

Энди Уорхол:

У меня были хорошие оценки в школе. Учителя меня любили. Они говорили, что у меня природные способности. То ли необычный талант.

«У меня было три нервных срыва в детстве, – писал Энди в „Философии Энди Уорхола“. – Я вечно болел, так что постоянно ходил в летнюю школу, чтобы нагнать», – рассказал он в интервью в середине семидесятых. «Говорил, с ним случалась пляска святого Витта в детстве, все волосы выпали, и не мог руку ровно держать», – вспоминал кто-то из его паствы в шестидесятые. Когда какой-то репортер поинтересовался, от чего у ребенка могут быть нервные срывы, Энди мрачно ответил: «Я был слабенький и ел слишком много сладкого».

У Энди и впрямь было немало проблем со здоровьем в детстве. Пол вспоминал: