Уорхол

Мне он казался милым мальчишкой. Вроде живой такой, но крепким не выглядел. Наверное, это из-за его породы создавалось впечатление, будто он какой-то нежный и хрупкий. Когда я шла навестить их по-соседски, он всегда торчал около матери. Она была очаровательной. Обладала чувством юмора и понимала больше, чем большинство ее земляков. Даже ее представление о религии выходило за рамки того, что говорили. Нас всем нравился отец Энди. Он был замечательным мужчиной. Совсем не похож на своего брата, Джо. Отец Энди был как бы уже другого уровня человек. Кажется, он просто самоучка, но никакого мужланства в нем не было. Очень приятный джентльмен.

Где-то раз в месяц Юлия навещала своих родных в Линдоре и брала с собой Пола, Джона и Энди. «Нельзя быть ближе, чем были мама и ее братья с сестрами, – говорил Пол Вархола. – Нам у них нравилось, потому что похоже было на ферму, а наши дяди были такими первопроходцами. Будто основали свой город».

Лучшей подружкой Энди в Линдоре была Лилиан «Кики» Ланчестер. Кики была очень симпатичной одаренной девчушкой, которая играла на гавайской гитаре и любила разыгрывать окружающих. Стоило Энди оказаться в Линдоре, он искал Кики, и они мчались к кондитерской на углу и пропадали потом где-то в окрестностях, хихикали и болтали часами. Энди обожал слушать Кики. Кики вспоминает:

Тетя Юлия вязала крючком самые прекрасные безделушки на свете. Тетя Анна любила заниматься творчеством. Что я помню про Энди, это что он всегда был по-особенному опрятным и исключительно чистым. В детстве мы были очень близки. Он многое мне рассказывал, потому что мы вместе играли. Но при других он был очень серьезный и стеснительный. Какую фотографию ни возьмешь, вечно голова опущена и смотрит исподлобья, словно боится или не доверяет.

В оставшиеся воскресенья Юлия посещала свою сестру Марию Прексту в Нортсайде. Лучшим другом Энди в доме тети Марии была его кузина Юстина, Тинка, на четыре года его старше и тоже настоящая болтушка. Недалеко от их игровой площадки был лесок. «Он будто преследовал меня, – вспоминает Тинка. – Я рассказывала ему всякое, а он все посмеивался». Пока дети играли на улице, Мария и Юлия зачитывали письма из Европы. «Так это всегда было печально, – говорит Тинка, – потому что денег послать Элле и Эве у них не было, а они постоянно обсуждали тяготы в Европе и плакали». Иногда у Юлии были сильные приступы мигрени, и Мария укладывала ее в постель, грела соль в мешочке и прикладывала ей к голове. Порой они вдвоем прекрасно пели на два голоса, как когда-то в Микове.

Джон Вархола:

Тинка была ему как старшая сестра. Наша и ее мать были очень близки; на самом деле, если закрыть глаза, то и не отличишь, которая разговаривает, – по манере были очень похожи.

Тинка:

Наши мамы все говорили и говорили на непонятном языке, а мы с ним были сами по себе, я и Энди, и могли пойти в лавку и купить мороженого и сладостей, в кино пойти или еще куда. Но мне вот что известно. Он ходил с матерью выбирать ей шляпки. Обожал это. А она шляпки любила. Помню, купила она как-то черную фетровую, а он, еще совсем малыш, обвел ее поля золотым. Видать, он уже тогда был художник. Еще он любил выбирать маме наряды, ну и вообще был маменькиным сынком.