Уорхол

В один из тех редких случаев, когда он рассказывал о своих тяжелых временах, Уорхол вспоминал, как мама читала ему про Микки-Мауса под тусклой лампой в двадцать пять ватт. Еще она рисовала ему разноцветных котов и других зверей, пока они слушали у семейного радио передачи вроде Suspense или One Man’s Family. Его мать была твердо убеждена, что ее мальчик создаст что-то необыкновенное, что-то особенное для этого мира.

Уорхол написал в «Философии»:

Мама, с ее выраженным чехословацким акцентом, изо всех сил старалась читать мне как можно лучше, и я всегда говорил «спасибо, мама», когда она дочитывала «Дика Трэйси», даже если ни слова не понял. Она вручала мне батончик

Hershey за каждую законченную страницу в раскраске.

Я любил Уолтера Диснея. Вырезал фигурки его персонажей. Белоснежка меня особенно потрясла. Но мультфильмы у меня не пошли. Никогда не мог подумать о том, чтобы рисовать правильных персонажей.

Также Энди открыл для себя блистательный мир знаменитостей, роскоши и красоты в журналах о кино, описывавших перипетии жизни звезд в тридцатые детальнее, чем делают в сегодняшней прессе. «Жизнь Марлен Дитрих», к примеру, печаталась в качестве ежедневных комиксов в питтсбургских газетах. Так Энди увидел не только жизнь, казавшуюся ему идеальным местом для побега, но и два места, стоивших пристального внимания: города мечты – Голливуд и Нью-Йорк.

Весь этот поток информации превратил комнату больного Энди в его первую мастерскую. Юлия стала его первым помощником. Она восхищалась его рисунками и коллажами, смеялась над передачами по радио («Она была жизнерадостной женщиной и могла заразить своим смехом», – говорил Джон) и обихаживала его круглые сутки, ночуя в одной постели с ним, а иногда просиживая до утра и оберегая его сон.

Оба брата отмечали, что Энди сильно преувеличивал интенсивность своих приступов святого Витта. Он слег после них только раз, и то был тогда слишком мал, чтобы что-то осознать. По мнению Джона, «это не страшнее ветрянки или боли в горле». Между тем то, как Энди носился со своим заболеванием впоследствии, дает понять, насколько большое значение имело для него произошедшее.

Продержав Энди в постели в течение четырех недель, Вархолы решили, что пришла пора вернуть его в школу. Правда, в назначенный день он заартачился. Стоя на крыльце, схватился за материнский подол и расплакался, потому что не хотел идти. Андрея дома не было, и Юлия не знала что делать. Пол своевременно вышел на крыльцо и наткнулся на Энди, пышущего яростью, как и четыре года назад после инцидента в начальной школе Сохо. «Ему придется в школу пойти», – объявил Пол. Он полагал, что Энди боялся, что его побьют смеявшиеся над ним мальчишки, считавшие его нюней, и это не казалось ему достаточной причиной для того, чтобы оставлять брата дома. Энди завопил.

Заслышав скандал, сосед по дому Джон Элачко, подмастерье гробовщика, вышел на крыльцо посмотреть, что же происходит. Он иногда выступал для мальчишек Вархолов за отца, когда Андрей уезжал, и тут же разобрался в ситуации. По его мнению, Энди был просто неженкой и плаксой, который не хотел идти в школу. Перебравшись через перегородку, отделявшую их крыльцо от Вархолов, он взял его за плечи и прокричал: «А ну иди в школу!»

Колени Энди подкосились, как часто бывает у больных хореей, он упал и отказывался вставать. Схватив перепуганного ребенка за плечи, Элачко потащил его вниз по лестнице.

Энди был очень мягкий, ранимый малыш, артистичный, с тонкой душевной организацией, все такое. Это он от матери взял. Она со всеми была покладиста. Муху бы не обидела и только всех и жалела. Но Энди боялся всего подряд. Я поднял его, и он всхлипнул-взвизгнул раз-другой, ну а я просто отвел его в школу.