Уорхол

Энди на вечеринки ходил, но обычно заканчивалось тем, что он в определенной степени изолировал себя. Как-то вечером на какой-то вечеринке я вышла в коридор и увидела фигуру в тени на одной из узеньких лестниц, ведущих в студии. Энди сидел там в своей типичной позе. Сцепив руки, ладони сжав между коленей, он сидел на ступеньках, прислонив голову к стене. Стоило вечеринке достигнуть накала, когда все думают: ну, наконец-то действительно весело, он стремился скрыться.

Сколько бы разговоров у нас ни было, на всех стояла печать некоей скрытности. Сомнение звучало в его речи, он произносил несколько слов и замолкал, внутренне реагируя на сказанное им самим. И вечно появлялись эти его странные перевертыши, юмористический взгляд на мир, при котором вроде бы лицевая сторона картины мира вдруг становилась изнанкой. Он словно умел видеть вещи сразу с нескольких углов одновременно, но эта его насмешливая черта, серьезность вперемешку с юмором, поражала меня как его характерная особенность. Он заговаривал с каждым, кто просто подходил к нему. Я всегда без проблем общалась с ним один на один в уголке мастерской, где он работал, но он никогда не хотел участвовать в праздных или поверхностных беседах.

Творчество Энди потихоньку стало производить шумиху. Балкомб Грин купил русскую борзую, и это вдохновило Энди на серию собачьих рисунков. На одной из них изображалась женщина, нянчившая младенца, который на самом деле был маленькой собачкой. Энди признался Перри Дэвис, что ребенком всегда чувствовал себя такой собачкой. Когда ему было девять, Вархолы завели собаку взамен кошки. Песик был помесью далматина с чау-чау. Джон, Пол и их друг Гарольд Гринбергер таскали его еще щенком в подвал, где давали выход своей скрытой агрессии и гоняли его пинками. Когда собака подросла, то стала такой злобной, что никто, кроме Юлии, в семье не мог к ней даже приблизиться. Ни Джон, ни Пол и ноги не смели высунуть во двор, когда там был пес, так что в итоге пришлось он него избавиться.

Рисунок повесили на маленькой выставке на кафедре, но сняли по приказу Уилфрида Редио, который посчитал его сомнительным. На выпускном курсе Энди, гуляя по кампусу, просил самых серьезных учащихся на инженерном и из женского колледжа показать языки, чтобы он их нарисовал. На кафедре искусств поражались, что многие люди согласились. Энди был настолько не представляющим из себя угрозу и комичным, что мог даже консерваторов заставить ослабить контроль. Когда профессор Леппер задал ему сконструировать модель египетской комнаты для его диплома, Энди предъявил ошеломленному учителю глазированную модель дискотеки. Получил «четыре». Самым большим его успехом стал рисунок, озаглавленный «Ковырялыцик в носу».

Каждый год организация под названием «Объединенные художники Питтсбурга» проводила выставку работ местных авторов. Годом раньше Энди выставил две картины. Для экспозиции в марте 1949 года он предложил автобиографический рисунок в напоминающей Георга Гросса манере, с мальчиком, глубоко засунувшим палец в нос. Картина произвела сенсацию среди жюри, в которое входил и сам Гросс в числе нескольких местных академистов. Ровно так же, как Энди поляризовал преподавательский состав в Техе на протяжении четырех лет своей учебы, сейчас он поступил и с судьями. Половина считали, что это ужасно оскорбительно, вторая половина, во главе, естественно, с Гроссом, находили работу значительной. В результате их конфликта картину сняли с показа. Подобная цензура была, можно сказать, неслыханной и только привлекла к работе еще больше внимания. Это был первый succes de scandale Энди.