Уорхол

Он был большой шалун, много зарабатывал на рекламе и просто жил в свое удовольствие. В последнюю минуту мог вдруг захотеть увидеть последнее шоу на Бродвее, а я говорила: «Энди, сейчас уже билетов не достать». А он говорил: «Ой, нет, мы билеты найдем. Поехали, поехали». И он едет на такси и идет прямо в кассу к восьми тридцати, а у них только самые дорогие места в первом ряду. Он никогда специально не наряжался для таких случаев. Ему нравилось вот так поступать – направиться куда-нибудь внезапно посреди ночи, устроить пикник в парке.

А еще Энди снова заинтересовался танцем – теперь, когда он мог позволить себе билеты на Пола Тэйлора, Джона Батлера и Марту Грэм.

Юлия, с ее деревенскими манерами, сбивчивым английским и девичьим смехом, стала любимицей его друзей, пока шила, готовила и, случалось, даже раскрашивала рисунки Энди за него. «Я неплохо узнал Юлию, – вспоминал Леонард Кесслер. – Она все готовила „капушту“, это капуста с ребрышками. Самое то, если жить где-нибудь на Аляске или Юконе. Самый жаркий летний день, а она заявляет: „Капушта тебя согреет“. – „Миссис Уорхол, – говорю, – мне тепло“. – „Может быть и теплее“, – она отвечала».

Энди обожал сладости, и его собственные пристрастия в еде склонялись к богатым жирами тертым авокадо с шоколадом, которые для него делала Юлия, недоуменно бурча. Джордж Клаубер регулярно приходил на капушту и халупку, хотя и вспоминал, что «обед был исключительно для затравки. Энди все не терпелось куда-нибудь направиться после. Его мать не особо была заинтересована в общении. Она всегда напоминала мне мою. Одиночка. Беда в том, что он не знал, что с ней делать».

Другие, заходившие на Лексингтон-авеню, были заинтригованы и очарованы отношениями между Энди и Юлией, особенно в моменты противостояния, когда Юлия подавляла своего эксцентричного сына. Он уже начал носить костюмы и галстуки в ту пору, но по-своему. «Часто покупал дорогие ботинки, – вспоминал один гость Лексингтон-авеню, – но прежде, чем носить их, проливал на них краску, мочил их, позволял котам их обоссать. Когда образовывался нужный налет, он их надевал. Хотел выглядеть потрепанным, как принц, который может позволить себе дорогие туфли, но не ценит их и обращается с ними как с никчемными». Часто не завязывал ботинки. Кто-то утверждал, что Энди так и не научился завязывать галстук.

Когда у него концы не сходились, просто их отрезал. В итоге у него скопилась целая коробка отрезанных концов галстуков. Маму это бесило, но на самом деле Энди выглядел отлично, совсем как надо выглядел. У нее случались припадки: она выходила на улицу, следовала за ним, мол, что он все не встретит хорошую девушку и не женится… Такой был сценарий. Не знала, как относиться к Нью-Йорку и друзьям Энди. Она и на улицу-то не выходила, если не считать А&Р.

В ответ на это Энди кривился от смущения и причитал: «Ой, ма! Отстань от меня, ма!»

В целом тем не менее было заметно, что Юлия была безумно счастлива быть с Энди. «Мне нравится Нью-Йорк, – бубнила она. – Люди хороший. У меня своя церковь, хорошая большая церковь на Пятнадцатой улице и Второй авеню. А воздух… воздух лучше, чем в Пенсильвании».

Жизнь Энди шла по более-менее повторяющемуся сценарию. Он поднимался около девяти, и мама готовила ему завтрак. Потом он быстро заканчивал недоделанную работу, напяливал свою униформу Тряпичного Энди и уезжал на такси в редакцию журнала или офис рекламного агентства, чтобы доставить или забрать новые заказы. «Это было как с лабораторной крысой, они всё ставят на тебе эти опыты и поощряют, если все сделаешь правильно, а если ошибаешься, одергивают, – написал он позднее. – Назначат мне встречу в десять утра, поэтому я кровь из носу стараюсь прибыть туда ровно в десять, приезжаю, а ко мне не выйдут до без пяти минут час. Поэтому, пройдя через это раз так сто, слышишь „в десять“ и думаешь себе: „Ну-ну, конечно, приеду-ка я без пяти минут час“. Так что я стал подъезжать к без пяти минут час, и это всегда срабатывало. Вот это самое время для встреч».