Уорхол

Немного по-другому было с Пьером Арманом. Они всегда встречались в аукционных залах, реже на блошиных рынках или у старьевщиков. Именно Арман был портретистом Уорхола, а не наоборот. Таким образом он ответил на подношение Уорхола. Обмен своими работами часто происходит между художниками, уважающими друг друга, между художниками-друзьями. Но были ли друзьями Арман и Уорхол? Они были хорошими знакомыми и ценили друг друга. Жена Армана Корис часто захаживала в кафе Studio 54. Сам Арман питал такую же, как Уорхол, страсть к коллекционированию и собирательству, но удовлетворяли они ее по-разному. Когда Арман хотел купить что-то для своего собрания, он действовал как профессионал: перепродав купленный ранее экземпляр, он мог приобрести более ценную вещь. «Уорхол был забавным чудаком, – говорил он, – потому что весь день напролет он покупал все, на что упадет взгляд. У него была та же “болезнь”, что и у меня, только он в ней ничего не смыслил, а если и смыслил, то совсем чуть-чуть. Он сам мне в этом признался, когда я в очередной раз гостил у него в Нью-Йорке, в его квартире на берегу Гудзона… Благодаря помощи мадам Соннабенд ему удалось приобрести несколько милых вещиц 1920–1930-х годов. В этой области она была настоящим экспертом… Ее и Энди частенько видели у Sotheby’s на продажах или выставках. Она очень любила ювелирные украшения. Я хорошо разбирался в камнях. Мой отец был блестящим знатоком этих изделий, а я действительно знал толк в бриллиантах. На предварительных выставках, перед аукционами, он указывал мне на некоторые экспонаты и спрашивал: “А вот этот?” Я ему объяснял: этот камень большой, но это не значит, что он хороший, в нем нет жизни, внутри слишком много дефектов, он недостаточно прозрачен. Лучше купить поменьше, тот – рядом. Он высокого качества, сразу видно, но он всегда покупал тот, который больше… поэтому когда уже после смерти продавали его коллекции, то выручка от драгоценностей оказалась далеко не впечатляющей… Он всегда хотел делать хороший бизнес. Я ему показывал, что сделки, какие он считал выгодными, вовсе таковыми не являются, но он меня не слушал. Он всегда отвечал вопросом: “Ты уверен?” Я его уверял, что знаю, о чем говорю… В свое время я советовал ему купить цветные бриллианты, маленькие или среднего размера, но он ничем из предложенного не заинтересовался, отдав предпочтение “монстрам”. В нашем сознании они уже стали относиться к любым и очень популярным в Америке типам вещей. Если рассмотреть этот камень ближе, то это – грубая безвкусица, и за него никогда не выручишь больше того, что заплатил. “Ну и что, – говорил он, – он мне нравится, потому что большой”. То же самое было и с примитивным искусством. Ему надо было купить три или четыре вещи. Он решил, что запрашиваемая цена слишком высока. Я ему втолковывал: “Они ведь хороши, поэтому и стоят дорого”. Он отвечал на это: “Да, но я уверен, что смогу найти что-нибудь подешевле”. Действительно, он нашел дешевле, но стоили его находки ровно столько, сколько стоили, одним словом – ничего. Он много вещей купил таким вот образом. Все валил в одну кучу… Расплачивался Энди любопытным способом: вынимал, положим, 2000 купюрами по 100 долларов. (С деньгами он обращался довольно просто.) Он записывал на листке бумаги, что взял 2000 долларов, а чтобы вести учет расходам, всегда имел при себе два кошелька. В одном он держал деньги, а в другой складывал уголки, которые отрывал от купюр (всегда стодолларовых), которыми расплачивался. Вернувшись к себе домой, он подсчитывал эти уголки. След этой его привычки настиг меня, когда я выполнял его посмертный “портрет”, пользуясь его одеждой и принадлежащими ему предметами… В свое время мы договорились с Энди обменяться картинами, и я задолжал ему портрет. Я сделал его уже после смерти Энди, и теперь он принадлежит его Фонду. Так вот, среди личных вещей, какие мне передали, я обнаружил два кошелька, и в одном из них находились уголки, оторванные от стодолларовых банкнот… У каждого из нас есть свое отношение к деньгам, оно не всегда понятно другим людям. Энди всегда говорил, что любит деньги, но в этом заявлении было что-то от манерности Дали. Он, одновременно, транжирил деньги направо-налево, но в некоторых случаях бывал очень прижимист. В своем “Дневнике” он всегда скрупулезно фиксировал, сколько он заплатил за такси – 2,5 или 3 доллара, сколько ему понадобилось денег, чтобы доехать из одного места в другое, и в то же время мог спустить 2000 долларов на пустяки…»

Сам он очень ясно высказал свою позицию в отношении денег. В книге «Моя философия от А до Б» он писал: «Наличные деньги. Я не могу чувствовать себя счастливым, когда их нет, но как только они оказываются у меня в руках, я чувствую потребность их потратить. Причем покупаю одну ЕРУНДУ».