«Ты несовершенна, но у тебя есть я, и мой пример позволит тебе стать роковой женщиной. Хотя заданная мною планка слишком высока, а ты прирождённая лентяйка, и вряд ли стоит ожидать чудес в твоём случае. Успех не терпит ничтожеств. Ничего личного. Я просто мотивирую тебя стать лучше».
Три месяца спустя, в день, когда двадцать девятый раз приветствовали её появление на свет, невольно опоздав на праздник, в тёмном углу у входа в любимый ресторан их семьи Элла случайно застукала уединившуюся парочку страстно целующихся и ласкающих друг друга молодых людей. Придя в себя после полуминутного оцепенения от нечаянного зрелища, она рассмотрела, что эти люди – Альфред и Ромуальда, но более пристальный взор в их сторону раскрыл ей куда более страшную истину. Альфреда соблазнил Альгрид, который в тот вечер впервые предстал перед матерью и сёстрами в образе женщины. Он исчез, когда спровоцированный его предательским поступком скандал доходил до пика, захватив с собой первую добытую им жертву. Тогда исполнилась тайная, постыдная, но при этом терпко-сладкая мечта Альфреда, о которой до встречи с Альгридом он боялся даже думать.
Альгрид поступил так, не думая, что тем самым он разрушил песочный замок, внутри которого его сестра уместила собственную жизнь. Элла по-настоящему любила своего рыжуна, и была готова простить ему измену, но Альфред отверг её, как только познал запретный чувственный опыт с Альгридом.
В поистине печальный вечер прощания «распутников» с Ромуальдой Суперстар, Альфред одним из первых увидел свою многолетнюю и давно безответную страсть. На сцене, перед возбуждёнными зрителями, предстала не та божественная дива, которую все знали. Разрушителем пёстрых ожиданий публики оказался гротескно накрашенный, страшноватый мужик, с которого сползало платье, расшитое дешёвыми серебристыми пайетками. Альгрид не надел свои любимые «сисюшечки» и его откровенное декольте обнажало измождённую грудную клетку выболевшего человека. Это было его твёрдое решение, принятое в окончательный момент. Отпустив Ромуальду, он быстро смыл старательно наложенный грим, после чего ужасно накрасился по велению сильнейшего иррационального импульса.
Лихо, и как всегда талантливо отыграв перед любимейшими «распутниками» признанные коронными номера – «Ревущая с двадцатых» и «Я покажу тебе канкан», неузнаваемая Ромуальда Суперстар замертво свалилась в центре сцены и после непродолжительного отдохновения, вместо неё к публике поднялся Альгрид. Закурив сигарету, он бесцеремонно выхватил микрофон у конферансье, желая сказать своё последнее слово дорогим его сердцу поклонникам, пришедшим с ним попрощаться. В первую очередь, он обратился к Альфреду, преданное присутствие которого он ощущал все прошедшие годы:
«Ну что, рыжун, испугался?! Не с таким уродом ты трахался 20 лет назад?! Жизнь, а вернее смерть, вносит свои коррективы, не спросив моего дозволения! Ты…никто из вас не застрахован от болячки, которая сильнее любой молитвы, обращённой к любому Богу. Бац, и твоя жизнь…или его…или её жизнь…или того хера паршивого, который живёт исключительно в долг, или той шлюшки, которая забыла каково оно – добиваться чего-либо не трахаясь, любая жизнь внезапно заканчивается.
Бац, и жизнь уже не заинтересована в человеке. Бац, и жизнь не заинтересована в тебе, человек. Бац, и ты, не успев умереть, начинаешь гнить и просто чудовищно, невыносимо, до темноты в глазах, вонять. Бац, и ты, как последний позорник, не в состоянии справиться с самим собой и взять хотя бы элементарные процессы собственного тела под личный контроль. Об этом едва ли кто-то говорит. До того момента, как болезнь превратила моё существование в лютую дичь, я не слышал ни слова, ни полслова, даже слабого намёка о том, что теперь садистски нагибает меня день за днём.
Завтра многие из вас проснутся с мыслью: «Хорошо бы нормально провести денёк. Чтобы на работе не трахали во все дыры. Чтобы потом дома не трахнутой осталась хотя бы одна дыра. Чтобы вечером в кайф посмотреть новый кинчик или пару-тройку серий нового сезона любимого сериала. Чтобы в конце нормального дня, перед сном, уже я потрахал или потрахала ту или того, кого хочу».
А я завтра, как и сегодня, как и каждый день своей новой бесславной эпохи, проснусь с мыслю: «Как бы нормально поссать, пожрать и посрать». В данном случае, на мои пожелания так же положен большой собачий хер. Меня, как человека, придавила огромная херюга, но я пытаюсь спастись, бросая последние силы в неравный бой с дерзким вызовом судьбы, брошенным мне прямо в рожу, которая, к слову, тоже изрядно подпортилась.
Уж не знаю, сколько мне ещё осталось, но я буду помнить о вас до конца, вспоминая о каждом вечере наших встреч с любовью и благодарностью. Вы не обязаны помнить меня дольше пары-тройки лет, но мне было бы приятно, если в вашей памяти для моего образа найдётся укромное местечко. Я люблю вас, мои сладкие! Не просрите лучшее, что есть сейчас при вас! Не просрите самих себя! Не просрите свою жизнь! Чао!»