Упадальщики. Отторжение

– Каждый проклятый день моей благословенной жизни я проживаю с тревожным напрягом. Чувствую себя собакой Лайкой, которую швырнули в космос на верную смерть, так запросто поправ её право, хоть и на собачью, но всё-таки жизнь. Роковое стечение обстоятельств – большие суки приговорили маленькую сучку. Я тоже миролюбивый друг человека, сгорающий в противоестественной для меня среде. И всё чаще и чаще я испытываю чувство омерзительной жалости к себе. А всё потому, что я стала оглядываться назад и позволяю прошлому сжирать меня заживо. Сейчас, идя с тобой, я упиваюсь той, давней и навсегда ушедшей атмосферой. Тогда всё было другим – более приятным и правильным. Ароматы, ощущения, звуки…я помню их досконально! Они бесценны! Всего этого больше нет, как и людей, с которыми было по-настоящему хорошо. Остались только вы двое, но одна из вас сдохнет в любую минуту, а вторая – в любую минуту сойдёт с ума. Хорошенькое дело! Теперь мне снова придётся приспосабливаться к ужасным людям и их условиям. Теперь я сама себя хозяйка, и по-честному хозяйка из меня херовая. Для большинства я обыкновенная…хотя нет, для всех этих знатных обмудков я – необыкновенная шлюха. Такова жизнь, малышка. Для избранных, я – человек, и это важнее всего. Счастлива ли я? Нет! У меня хватает ума и смелости понять и принять то, чего я не могу изменить. Счастье не предусмотрено для таких отбросов, по мнению лицемерного общества, как я. Счастье в принципе – атрибут избалованности единичных засранцев. Я никогда не буду счастливой, но и ни за что не стану несчастной. Я другая и буду погружаться во все известные мне состояния, кроме этих двух. На крайний случай, я буду никакой. А сейчас мне просто хочется плакать, но я не буду!

Закончив мысль лаконичной и сказанной от души фразой: «Идите в жопу, твари эгоистичные!», Лолита в слезах убежала обратно к своим «распутникам».

До этого, почти тридцать лет назад, эгоистами их с братом назвал родной дедушка. Последние воспоминания, связанные с ним, сохранились в памяти Ромуальды во всех подробностях, включая чувства, проживаемые снова и снова, как только образ дедушки всплывал в её мыслях.

О смерти своего сына – отца Ромуальды и Альгрида, Отто-старший узнал в день прощания с Отто-младшим. Тогда, дядя Грегор попросил близнецов отправиться с ним по важному делу. Безвольным и встревоженным до онемения, им не оставалось ничего иного, кроме как согласиться. Они медленно ехали в старой и до неприличия дряхлой машине к дому, где с конца осени до начала весны жил их старик. Прибыв на место, дядя передумал посвящать племянников в детали важного дела, о котором они прежде договаривались. Нервно переминаясь с ноги на ногу, он выкурил сигарету, после чего, осторожно ступая, направился к дому, где не ждали его появления.

Оставаясь в машине, дети тихо и спокойно ждали того, что должно было произойти дальше. Через какое-то время дядя привёл под руку их дедушку и аккуратно посадил Отто-старшего в машину рядом с ними. Будучи в несвойственном для них состоянии, вызванным горем и смятением, Альгрид и Ромуальда сидели настолько смирно, что слепой старик даже не подозревал о присутствии в машине кого-то ещё.

Половину обратного пути, не выдавая себя, они наблюдали за дедушкой. Их поражало и даже немного обижало его спокойствие. Отто-старший сидел ровно и статично. Казалось, он даже не моргал.

Когда машина остановилась у входа в ритуальный зал, дети отважились поздороваться с дедушкой, напугав того и немного рассердив старика, который и без того раздражался по любому поводу. После сухого ответного приветствия, Альгрид спросил Отто-старшего:

– Дедушка, почему ты не плачешь? Тебе всё равно?

– Вы ничего не знаете о моей жизни и о цене каждой пролитой мною слезы. Эгоисты.

Это был их первый и последний серьезный разговор. В жизни Отто-старшего, как отшельника, не было места для тех, кто дорожил своим настоящим и продолжал надеяться на будущее. Много позже, они узнали скрытый от них чудовищный отрезок его жизни. Будучи причастным к массовым убийствам невинных людей, придя к раскаянию спустя годы снедающей боли и саморазрушения, Отто-старший дал зарок, что будет оплакивать каждого, кого он обрёк на мучительную смерть, и не проронит ни единой слезы по тем, кого он поистине любит. Тогда же он дал ещё один зарок, который так и не смог сдержать, поскольку Отто-старший посягнул на то, что было выше и сильнее его предубеждений. Он зарекался, что не будет любить своих детей, дабы не накладывать на их невинные головы проклятие его прежних злодеяний, но он продолжал любить их, хоть и не показывал этого, отталкивая от себя тех, в ком очень сильно нуждался.