Он спесиво дёрнул губой, но я уже понял затруднение. Не рисковали они считывать мои мысли, не иначе опасаясь разворошить ненароком скрытое и допустить к нему моё сознание. Прежде только предполагал, теперь почти убедился. А раз остерегаются, то и перетопчутся. Я молчал.
Что бы там не хотел услышать этот надутый спесью ангел, отвечать на вопрос не следовало. Скажу какую-нибудь глупость и раз — попаду в точку. И этот манекен с глазами встанет и уйдёт или просто растворится в воздухе. Я догадывался, что для ангелов нет преград. Когда-то и я был таким, но меня спихнули с небес и тем самым наделили законным правом недолюбливать инициаторов этого процесса.
Я знал, что присутствие Джона Доу на борту вполне может закончиться для меня привычной нешуточной мукой, когда в рубку для очередного маневра придётся ползти, захлёбываясь кровью и стонами, но пока спесивый страж оставался на борту, существовал и крошечный шанс что-то о себе узнать.
Я произнёс с небрежной уверенностью хозяина положения:
— Знаешь, Джонни, я не прочь поболтать о том, о сём, но мне просто некогда. Мы вышли на очень сложный участок пространства, а поскольку я не ангел и, помахивая крыльями, летать не могу, мне надо переговорить с Тревором и заняться непосредственно делом. Будь моим гостем, холодильник к твоим услугам и бар тоже, хотя спиртного мы на борту и не держим — не положено.
Он смотрел на меня всё так же неприятно улыбаясь — злобная пародия на живое существо.
— Никогда бы не подумал, что память удастся уничтожить так качественно. Ты ведь не притворяешься, действительно ничего не знаешь о себе прошлом. Настоящий человек.
Не скажу, что я не испытал боли, слушая эту жестокую отповедь — ещё какую, но всё же постарался скрыть своё состояние.
— И что? — поинтересовался как мог холодно. — Вы искренне сожалеете, что не сообразили низвести меня до червя? Я мало наказан? Какой вообще смысл в возмездии, если индивидуум, как ты выразился, не осведомлён о характере и размере своей вины?
— Сомнения возникали, — невозмутимо ответил он. — С одной стороны жестоко вот так выбрасывать одного из нас в неизвестность, с другой информация может оказаться опасной.
— Для меня? — поразился я.
Что-то в этом было.
— Для окружающих, — уточнил он.
Он имел в виду, что, зная какие-то крохи, я мог накидываться на людей, или опасался планов мести бессмертным? Я всё больше уставал от непонятного разговора, ощущал физическую и душевную истощённость, куда большую чем от работы или побоев, словно этот Джон Доу с лицом огламуренной смерти высасывал из меня энергию, отбирал силы для борьбы, да и просто жизни.
— Ладно. Мы мило побеседовали, но мне пора в рубку.
Я встал и решительно направился на выход. Джон Доу меня не задержал. Затворяя за собой дверь, я обернулся и увидел, что он всё так же безмятежно сидит за столом, чертя пальцем замысловатые фигуры на гладкой доске столешницы. Улыбка киношного монстра делала эту картину особенно отвратительной. Я решил не демонстрировать свою досаду, как бы мне этого не хотелось.
Ещё в коридоре всё показалось странным. Ничего конкретного — лишь ощущения, но я ускорил шаг и в рубку влетел пулей, да так и застыл прямо за порогом. Знакомого помещения больше не существовало. Осталось на месте кресло, рабочие панели всё так же подсвечивали мостик контрольными окнами, но каждый предмет словно существовал сам по себе, мерцал, а не мирно торчал в законной точке пространства. Как будто мне показывали фильм и что-то не сложилось с подачей.
— Тревор! — позвал я, не узнавая собственный вмиг охрипший голос.
Корабль не откликнулся. На миг исчезло даже ощущение пола под ногами, но потом вернулось, хотя и не так уверенно, как прежде. Рубка перестала быть рабочим помещением, превратилась в иллюзорный кисель. Я всё же шагнул вперёд, тронул навигационный стол и ощутил его пальцами, но вызвать разумный отклик от самой системы и искусственного разума так и не смог. Корабль, сосредоточие технологического совершенства, превратился в игрушку.
Я ещё не пришёл в себя от шока, колени ощутимо ослабели, но ужасная мысль о том, что могли пострадать Даниель и Таисия тут же развернула меня и заставила броситься в недра судна. Я не знал, как сумею поправить случившееся непотребство, да только почти об этом не думал.
Даниель ожидаемо нашлась в инженерной, сидела за своим пультом, но не работала, а словно спала, ровно механически дыша. Голова мирно лежала на высокой спинке кресла, плотно сомкнутые веки не трепетали ресницами. Живая женщина и словно бы нет. Таисия пристроилась на крошечном диванчике и выглядела ещё более безмятежной, чем мать. Дотронуться до той или другой я не решился.
Понял уже, чьи это фокусы, хотя не знал, как Джон Доу всё провернул и зачем. В наказание за то, что не слушался и посмел уйти от разговора? Кто бы сомневался!