Уплотнение границ. К истокам советской политики. 1920–1940-е

Эти перемещения положили начало полной реорганизации приграничных деревень. В некоторых случаях в основе принятых мер лежали военные соображения. Хорошим примером могут служить споры о распространении особого режима на черноморское побережье. В первое время Северное Причерноморье оставалось в стороне от процесса, за исключением Севастополя и Одессы. Но с начала 1935 года стали раздаваться требования ввести особый режим для всей пограничной зоны черноморского побережья. Помимо стратегического значения части побережья, местные власти жаловались на то, что они превратились в «свалку», куда отправляли «отбросы общества» из Севастополя и Одессы[588]. Следуя принципу сообщающихся сосудов, изгнание нежелательных лиц из режимных зон приводило к увеличению их численности в соседних городах и районах, в силу чего местные власти говорили о «засоренности». По требованию Ворошилова в феврале 1935 года специальный режим запретной зоны был введен в Очаковском районе Одесской области[589]. 29 декабря того же года глава правительства Крымской АССР обратился к Молотову с просьбой ввести специальный паспортный режим в Ялте и Ялтинском районе, Симферополе и пригородах, а также в Балаклаве. Однако, ссылаясь на соображения военной безопасности, Ягода 15 января 1936 года утвердил специальный режим запретной зоны только для Балаклавы, расположенной в 12 км от Севастополя[590].

В Белоруссии военная логика подготовки фронта и его тылов была заметна с первых шагов по созданию «no man’s land». Уже упоминавшиеся ранее постановления по укреплению границы предписывали освободить 500-метровую полосу от всякого жилья, а также перекрыть дороги и тропы в этой зоне[591]. Жителей следовало переселить за ее пределы, а всю землю передать в ведение пограничной службы или Наркомата обороны, если речь шла об укрепрайоне[592].

В случае Белоруссии в нашем распоряжении есть подробный список деревень, хуторов, семей и отдельных лиц, обитавших в 500-метровой зоне на 1 июля 1935 года. Их предстояло переселить в ближайшие колхозы, которых было немало в пределах 5 км от границы. Переселение коснулось 14 районов. В источниках чувствуется, какое облегчение вызвало у чиновников, отвечавших за безопасность, решение о полной зачистке 500-метровой полосы. Несмотря на существование в пределах нескольких сотен метров от границы колхозов с такими громкими названиями, как «Парижская коммуна», «Белорусский батрак», «Красный пограничник» или «Интернационал», в реальности речь часто шла о ветхих, полузаброшенных постройках, которые сильно мешали пограничникам. Отдельные хутора, стоявшие в 1–2 километрах от центра колхоза, служили перевалочными базами для контрабандистов, шпионов и проводников. Практически у любого обитателя такого хутора были родственники за границей, в Польше или Латвии; большим влиянием здесь пользовалась католическая церковь, а среди жителей царили «эмигрантские настроения». 14 сентября 1935 года решение о перемещении населения из 500-метровой зоны было утверждено СНК, а затем и Политбюро[593]. С точки зрения обыденной пограничной географии это решение все меняло. У жителей больше не было причин приближаться к границе, тем более что постановление от 17 июля 1935 года о запрете купания и навигации в пограничных реках и озерах усиливало – там, где оно применялось – рефлекс самосохранения, подсказывавший не смотреть лишний раз в сторону границы.

В Ленинградской области происходили схожие процессы. Перемещение в глубь советской территории семей, проживающих на расстоянии менее 500 м от границы, затронуло 147 дворов в Пригородном районе и 43 двора в Кингисеппском. Участки дороги, проходившие слишком близко от границы, подлежали перекрытию: так был закрыт для движения 8-километровый отрезок дороги между Сестрорецком и Белоостровом. Наконец, было перенесено в глубь территории более 130 наблюдательных постов[594]. Список населенных пунктов, оказавшихся в 500-метровой полосе, составил 24 деревни в Куйвазовском районе, где одним из этапов создания запретной зоны стала также депортация финского населения[595].

Созданная в 1935 году на западной границе система отражала новые представления о военной безопасности и одновременно использовала выработанные в предыдущие годы понятия политической благонадежности, защитной и привилегированной зоны. Ее целью был тотальный контроль над пограничным пространством. В паспорте каждого жителя запретной зоны должна была быть вклеена фотография владельца, а для жителей зоны, непосредственно примыкающей к границе, – стоять виза пограничной службы.