Уплотнение границ. К истокам советской политики. 1920–1940-е

В массовой культуре этой эпохи шпионские романы и фильмы строились вокруг темы присвоения чужой идентичности. Читателям и зрителям предлагалось научиться разоблачать замаскированных врагов. Чаще всего интрига строилась на необходимости расшифровать кулака или шпиона, притаившегося под внешностью безупречного советского гражданина[596]. В крупных городах факты присвоения чужой идентичности встречались очень часто[597]. Но совсем иначе обстояло дело в 7,5-километровой пограничной зоне, где все друг друга знали. В конце 1930-х годов все жители СССР слышали стихотворение Сергея Михалкова:

Есть в пограничной полосе

Неписаный закон:
Мы знаем все, мы знаем всех –
Кто я, кто ты, кто он.

Для достижения этого идеала прозрачности правительство использовало две стратегии, для каждой из которых характерен собственный временной режим: стремительные репрессивные меры регулярно опустошали те или иные участки пограничных зон, в то время как местные власти в гораздо более медленном ритме вводили правила, регулировавшие жизнь в запретной зоне, и доводили их до сведения жителей. Так, в Кингисеппском районе на границе с Эстонией все предусмотренные постановлением от 17 июля 1935 года меры: расклейка правил сельсоветами, проверка населения, выдача новых паспортов с фотографией и выселение нежелательных лиц из запретной зоны – были осуществлены только в феврале 1937 года[598]. Если в Белоруссии перемещение населения из 500-метровой зоны было завершено в 1936 году, то в соседней Украине дело обстояло иначе: здесь правила охоты, рыбалки и переселения из этой зоны только готовились вступить в силу в марте 1938 года[599]. Однако уже в 1936 году за нарушение правил запретной зоны был задержан 41 421 человек, из них 29 % – в Ленинградской области, 27 % – в Закавказье, 24 % – в УССР, 7 % – в БССР, 4,3 % – на Дальнем Востоке и 3 % – в Карелии[600]. Постановление от 17 июля 1935 года предусматривало, что нарушители будут представать перед Особым совещанием НКВД, но в августе 1937 года М. П. Фриновский попросил, чтобы ими занимались народные суды[601].

Этнический подход или страх перед связями

Зачистка западной пограничной полосы повлекла за собой в 1935–1936 годах все более широкое применение этнического подхода для определения опасных категорий населения. В 1937–1938 годах это уже стало правилом. Наметившееся в практиках режима приравнивание классового врага к иностранцу и внешнему врагу стало почти систематическим в период, когда внешняя угроза вышла на передний план. Превратившись в стержень политики, осуществлявшейся в приграничной зоне, оно находило порой отклик и среди рядовых жителей.

Как показал Терри Мартин, коллективизация и раскулачивание в некоторых случаях обострили межнациональную напряженность на местном уровне[602]. В рамках этнофильской политики, проводившейся большевиками с 1923 года, деревни организовывались по этническому принципу, четко очерчивая потенциальные мишени народного гнева. Прикрываясь крестьянским эгалитаризмом, взятым на вооружение режимом, в украинской и белорусской пограничных зонах часто звучала рифма «кулак-поляк»[603]. С началом коллективизации был запущен процесс добровольного отъезда крестьян, принадлежавших к национальным меньшинствам и живших вдоль границы. Эстонцы, латыши, греки, поляки, финны, чехи, болгары, немцы направляли в консульства запросы на выезд или переходили границу нелегально. В начале 1930-х годов с территории СССР выехали 50 тысяч корейцев и значительное количество китайских крестьян. Республиканские власти использовали враждебное отношение к национальным меньшинствам для поощрения национального развития титульных наций. Так, в августе 1934 года глава белорусского СНК Н. М. Голодед, говоря о польских школах в республике, подчеркнул необходимость защитить белорусов от того, что он считал медленной фашистской полонизацией. В приграничных украинских районах, служивших аванпостами борьбы с польскими «панами», власти проявляли все большую нетерпимость в отношении немецкого и польского меньшинств.

Однако главным поводом для перемещения национальных меньшинств в глубь страны стал усилившийся страх перед вражеской деятельностью, в качестве первого проявления которой было воспринято убийство Кирова, произошедшее в его вотчине, в Ленинграде. Стратегические планы Красной армии, заново определенные в начале 1935 года, предусматривали, что главным противником на западе в случае конфликта станет польско-германская коалиция, поддержанная балтийскими странами[604]. На востоке главным врагом оставались японцы.

Депортации в пограничной зоне (1935–1938)