Уплотнение границ. К истокам советской политики. 1920–1940-е

В советских административных документах различие между репрессиями и принудительными переселениями опирается прежде всего на понятия трудового лагеря и административного перемещения. Образцом в данном случае выступало подписанное в апреле 1936 года постановление о переселении поляков и немцев. Они не теряли гражданских прав, но должны были в течение пяти лет оставаться в местах нового размещения в качестве трудпоселенцев без прикрепления к комендатуре НКВД. Переселенцы могли забрать с собой домашний скот и получить денежную компенсацию; однако размеры последней были ничтожными, если учитывать стоимость утраченного имущества, ужасные условия переезда, стоившего кому-то жизни, и вопиющее отсутствие инфраструктуры в местах поселения.

В 1936–1937 годах большинство переселяемых из пограничных зон лиц направлялись в Казахстан, в частности в Караганду, и реже в Узбекистан. Здесь возник настоящий melting-pot[611]. В этих регионах были свободные земли и потребность в рабочих руках, ведь их коренное население, состоявшее из кочевников-скотоводов, понесло страшные потери в результате насильственного перехода к оседлой жизни, коллективизации и последовавшего в 1933 году голода. В скотоводческих колхозах на полях сахарной свеклы, табака и риса бок о бок оказывались выходцы с границ, расположенных на противоположных концах страны: немцы, поляки, корейцы. Но если формально их положение было не таким бесправным, как у раскулаченных крестьян и маргиналов, выселенных из городов в ходе паспортизации, то на местах власти не делали заметных различий между депортированными и трудпоселенцами. Ощущали ли они себя скорее жертвами репрессий или жили с сознанием первопроходцев, участвующих, пусть и не по своей воле, в освоении советской территории? Некоторые корейцы увидели в этом возможность создать в Казахстане корейскую автономию, в которой им было отказано на Дальнем Востоке в 1925 году. Другие пытались вернуться домой. Власти не были способны обеспечить прожиточный минимум тем, кого они переселяли на новые земли. Как мы видели, даже колхозники из числа красноармейцев, находившиеся в привилегированном положении, иногда отступали перед теми ужасными условиями, с которыми им приходилось сталкиваться.

Что касается пограничной зоны на Дальнем Востоке, «очищенной» от корейцев, то она в основном пустовала. Количество пограничников, которым достались оставленные корейцами дома, было увеличено до 3 тысяч. Отдельная Краснознаменная Дальневосточная армия, численность которой постоянно увеличивалась, превращала школы в казармы. Но специальный переселенческий отдел старался напрасно: когда-то такие ухоженные корейские земли оставались невозделанными. В 1938 году ожидалось прибытие 15,5 тысячи семей, из которых 7,5 тысячи должны были отправиться на Дальний Восток, а 8 тысяч – в Восточную Сибирь[612]. Но за весь период с 1937 по 1939 год переехало всего 3,7 тысячи семей. Именно в этом контексте Валентина Хетагурова, комсомолка, в 17 лет поселившаяся на дальневосточной границе и вышедшая замуж за офицера, обратилась с призывом к советским девушкам. Она приглашала их приехать сюда, чтобы вместе строить и защищать советский Дальний Восток от японской Маньчжурии[613]. Из 300 тысяч кандидаток было отобрано 25 тысяч девушек из России, Белоруссии и с Украины[614]. Славянское по преимуществу заселение продолжилось во время войны, когда на Дальний Восток было эвакуировано 27 тысяч семей, из которых 17 тысяч остались там жить.