– Изобразил, – довольным голосом пробасил Шаляпин и приосанился. – Повернулся к стоявшему рядом директору Императорских театров Гедеонову и, изумительно точно подражая голосу императора, произнес: «Послушай, Гедеонов! Распорядись завтра в двенадцать часов выдать Каратыгину двойное жалованье за этот месяц!»
– И что же государь? – Ирина начала собирать посуду.
– Государь? – Шаляпин заулыбался. – Поаплодировал.
– А жалованье? – Ирина остановилась в дверях с тарелками в руках, взглядом попросив Ники выйти за ней следом.
– В двенадцать часов на следующий день получил. Как сам распорядился – двойное.
Мужчины рассмеялись. Ракелов, извинившись, поднялся и вышел следом за Ириной. Шаляпин проводил его внимательным взглядом и вопросительно посмотрел на Сергея Ильича, который молча развел руками. Прихватив с собой графинчик с вином, они перебрались в кресла.
– Ники, я так мало тебя вижу. Я соскучилась! – Ирина прильнула к груди Ракелова. – Скорее бы уж венчаться! И почему мы послушались рара, согласившись на этот срок? Сейчас бы жили одним домом…
– Мне тоже не хватает тебя, милая, – Ракелов обнял ее за плечи. – Но у меня столько работы! Находясь рядом с Александром Федоровичем, я чувствую себя вовлеченным в стремительный исторический процесс. Мы живем в такое странное время, когда будто бы и себе не принадлежим, – он замолчал, поглаживая Ирину по спине и чувствуя досаду оттого, что они сейчас в доме не одни.
Знакомство и близость с Ириной совершенно изменили уклад его жизни. Человек привычек, он всегда и все старался продумывать, просчитывать, избегать привязанностей и уж тем более романтических увлечений, предпочитая использовать свободное время для получения образования – основы будущего благополучия. Конечно, до встречи с Ириной он знал, что существует некая любовь – неизбежная прелюдия к женитьбе и последующей семейной жизни, которая в свою очередь является неотъемлемой частью бытия каждого добропорядочного человека. И если бы раньше кто-нибудь спросил его, что важнее, любовь или благополучие, он, наверное, выбрал бы второе. Но теперь, когда в его жизнь вошла, нет, скорее ворвалась, Ирина, Ракелов почти растерялся от обрушившихся на него новых ощущений и желаний. Вместе с Ириной в его рациональной жизни появилось что-то такое, чего нельзя было просчитать и предусмотреть. Прежде он думал, что физическая близость богоугодна, потому что служит продолжению рода, но Ирина открыла ему мир нежности, чувственной страсти, безрассудства и разбудила в нем готовность к безумству. Такая любовь его пугала. Даже находясь на службе в новом правительстве, чувствуя себя востребованным в столь важном для всех деле созидания новой России, Ракелов странным образом ощущал присутствие Ирины рядом с собой, ловил себя на отвлекающих от дела мыслях и желал встречи с ней вечером. Эту привязанность, делавшую его романтичным, а значит, уязвимым, даже приходилось преодолевать внутри самого себя, что вызывало раздражение и досаду. Может, поэтому, он и хотел скорее обвенчаться, чтобы, официально скрепив узы любви, поставить все на свои места, сделать предсказуемым и понятным. Вот и сейчас надо было как-то сказать Ирине о том, что ему предстоит уехать, быть может, даже на несколько месяцев, а отказаться от поездки нельзя – это личное поручение Керенского, потому что власть Временного правительства не может существовать без поддержки губерний, особенно в вопросе снабжения продовольствием.
«Ну и как же это сказать?» – озабоченно думал Ракелов, повернув голову к окну, за которым виднелся кусочек неба с облаками, размазанными рукой ленивого художника, бросившего свою никчемную и никому не нужную работу до лучших времен.
– Ирэн! – наконец решился он, и по его лицу пробежала тень грусти. – Меня отправляют в поездку. По центральным губерниям России. На несколько месяцев.
– Что?! – Ирина отпрянула. – А я? Как же я, Ники?
– Как только вернусь… – попытался продолжить Ракелов.
– Нет-нет, Ники, я не смогу так долго без тебя. Я поеду с тобой! Слышишь? С тобой!
– Ирэн, дорогая, это опасно. Знаешь ведь, что творится, – обеспокоенно пробормотал он. – Сейчас путешествие по железной дороге – не то, что прежде. И потом, что скажет Сергей Ильич?
– Господи, что papa может сказать? А то он ничего не понимает! Разве же не ясно, что мы уже муж и жена, только не венчаные. Пойдем. Отец не должен более оставаться в неведении, – она схватила Ракелова за руку и потащила в столовую.
– Скажу я вам, Федор Иванович, что Временное правительство работает на последнем дыхании! Какие-то абсурдно ненормальные условия! Мы порой не имеем возможности ни спать, ни есть! – Сергей Ильич быстрым движением бросил в рот маленькую голубую таблетку, которую извлек из кармана сюртука, и запил глотком воды. – Проекты документов принимаем, падая от усталости, кто в креслах, кто… – Он обреченно махнул рукой.