Ойген Леттке схватил свой блокнот и яростно швырнул его через весь кабинет. Неужели все сговорились против него? Сначала его физические неполадки с Цецилией, теперь эта баба, додумавшаяся сбежать в страну, в которой не было службы связи и регистрации и которая по части использования компьютеров вообще пока еще оставалась развивающейся страной: как он вообще разыщет ее там? Она могла выйти замуж в США, могла быть сегодня «миссис Джон Смит», которую не удастся найти ни одному запросу в мире!
В один из следующих вечеров Хелена и Артур лежали рядом на кровати, обнаженные, как их создали Бог или эволюция, и снова делали то же, чем занимались уже некоторое время: рассматривали последний презерватив и говорили о том, когда они будут его использовать.
Убежище Артура пахло дровами и сеном, как всегда, и по́том их тел, потому что они уже доставили друг другу удовольствие таким образом, который не мог привести к зачатию.
– Когда-нибудь нам
Артур вздохнул:
– Последний раз. Вот что обидно.
– Да, верно, – согласилась Хелена. – Делать это, зная, что это в последний раз…
Она не представляла, где и как раздобыть новые презервативы. Леттке однозначно больше не оставит их в своем ящике – в этом она даже не сомневалась.
– А если мы все-таки попробуем использовать второй раз? – предложил Артур. – Я припрятал несколько предыдущих. Опорожнил, вымыл…
– И речи быть не может, – решительно возразила Хелена. – Слишком рискованно. Поверь дочери медика. Другие уже пробовали и родили замечательных деток. Либо моешь слишком мало, тогда что-то может остаться, либо моешь слишком сильно – ты же видел, что будет потом!
– На этот раз я возьму что-нибудь другое, а не одеревенелую морковь.
– Она не была одеревенелой. Она была круглой и гладкой. А «фроммс» все равно порвался.
Артур снова вздохнул.
– Они, вероятно, специально так делают, чтобы каждый раз нужен был новый.
– Вероятно.
Странно было лежать здесь с Артуром и знать, что она договорилась о встрече с Лудольфом. Хелена ничего не рассказала Артуру – да и зачем, в конце концов, это ведь всего лишь безобидная прогулка в парке на реке Ильм, в воскресный день, когда, наверное, половина Веймара там соберется.
Тем не менее это что-то большее, и тот факт, что ожидаемое окончание ее половых отношений с Артуром совпадало с этим свиданием, казался ей чем-то большим, чем просто совпадением: как будто Лудольф уже приобрел права на нее, и только потому, что сумел превратить ее родителей в своих союзников. Он как бы заставил их пообещать ему свою дочь, и ее собственное одобрение этой договоренности всего лишь формальность, всего лишь вопрос времени. Здесь действовали архаические силы, пробуждались традиции германских первобытных времен, времен – когда женщины были только добычей и имуществом – если вообще все, что об этом рассказывали, правда.
Всё это пронеслось у нее в голове, и тут вдруг у нее возник мощный порыв, наполовину гнев, наполовину паника: безусловное желание хотя бы еще раз сделать то, что
Это произошло само собой, она повернулась к Артуру и позволила своему телу делать то, что ему хотелось. А ее телу хотелось скользить по телу Артура, целовать его, обхватить его сотней рук и почувствовать, как пробуждается его мужское начало.
– Когда-нибудь мы все-таки должны его использовать, – горячо прошептала она ему на ухо. – И кто знает, что будет завтра…
Артур не возражал. И она замлела под ним, позабыв о достоинстве и сдержанности, отдалась ему, словно на самом деле не будет никакого завтра, о котором шептала.
43
Неделя закончилась тем, что Адамек позвал его на совещание в пятницу после обеда, и, к удивлению Леттке, Боденкамп тоже была приглашена. Только они двое и начальник – что еще за новая мода?
Но Леттке, конечно, не подал виду.
По крайней мере, никто не курил.
Наборщице, казалось, самой неловко. Это было заметно по тому, как она сидела на скрипучем старом стуле, сцепив пальцы рук, словно усилием воли хотела раствориться в воздухе.
Адамека, впрочем, как и обычно, абсолютно не беспокоило, как у них идут дела. Он въехал как велогонщик, швырнул на стол папку, до отказа набитую бумагами, и проворчал: