Управление

– На мой взгляд, ужасно, если американцы действительно создадут такую бомбу. Это же безумие.

– Не совсем так, – возразил Гейзенберг. – Можно сказать иначе: это будет самый быстрый способ положить конец войне.

В этот момент они обратили внимание на Леттке и прервали разговор. В воздухе повисла смущенная пауза. Наверное, подумал Леттке, их тоже обязали соблюдать военную тайну.

Только теперь, когда они больше не могли обсуждать физику, похоже, буфет привлек их внимание, и они столпились вокруг него, словно заботясь о том, чтобы новоприбывшему ничего не досталось. Но впечатление оказалось обманчивым, – когда Леттке подошел, они охотно расступились, освобождая для него место.

– Тоже встреча с фюрером? – спросил один из них, его Леттке не знал.

– Да, – ответил Леттке, наливая себе стакан минеральной воды. – Но не знаю, когда она состоится.

– О, это никогда не известно, – заметил другой седовласый пожилой мужчина – Макс фон Лауэ? Леттке не был уверен. – Гитлер придерживается довольно необычного распорядка дня. Он длится до позднего вечера, работает до ночи и даже до утра, а потом может позволить себе еще и фильм посмотреть, чтобы немного отдохнуть. Поэтому и встает редко раньше двенадцати. Говорят, он завтракает только двумя чашками молока и несколькими сухарями, и день начинается по новой.

Отто Ган сказал:

– У меня были студенты, о которых можно рассказать то же самое.

– Где он вообще живет? – поинтересовался другой.

– У него квартира в старой рейхсканцелярии, я думаю. Хотя ему больше нравится находиться на Оберзальцберге. – Седовласый взглянул на часы. – Вполне возможно, сейчас он обедает. Иначе когда он все успевает. Вам известно, что он вегетарианец?

– Ах, неужели?

– Да. Некоторые строят догадки, что из-за состояния здоровья. Но, опять же, он также не терпит рядом с собой срезанных цветов, так что у него свои принципы.

Затем их привели в огромный зал, который по великолепию намного превосходил все предыдущие помещения: больше теннисного корта и не менее десяти метров в высоту, стены обшиты мрамором, палисандром и розовым деревом, дорогостоящие картины на стенах, позолоченные эмблемы над огромными дверями из красного дерева, огромный ковер, почти полностью покрывающий мраморный пол, и над всем этим почти гнетущий кессонный потолок из темной благородной древесины.

Леттке узнал помещение по фотографиям и телевизионным кадрам: это рабочий кабинет фюрера, сердце Новой рейхсканцелярии. Огромный письменный стол с инкрустацией – рабочее место рейхсканцлера. Рядом с тем пятиметровым столом с картой обстановки у окна Гитлер обращался к народу после начала польской кампании. Мягкую мебель у камина под картиной, изображавшей Отто фон Бисмарка, можно увидеть на многих фотографиях, где фюрер запечатлен во время беседы с важными государственными гостями.

Их привели именно к этому гарнитуру мягкой мебели. Адъютант в форме указал на одно из двух кресел, покрытых синей узорчатой тканью, и сказал, что его нужно оставить свободным для фюрера, который придет, как только позволит время.

Так они начали размещаться. Были расставлены еще несколько стульев, чтобы всем хватило места. Леттке дождался, пока усядутся физики, затем занял оставшийся стул.

– А, собственно говоря, кто же вы? – поинтересовался Отто Ган. – Вы тоже ученый?

– Нет, – спокойно ответил Леттке. – Я работаю в НСА. Шпионю за вражескими компьютерами.

– А! – Кустистые брови шестидесятилетнего мужчины приподнялись. – Так это вы тот, кто…

В этот момент одна из дверей распахнулась, и человек в форме громовым голосом воскликнул:

– Прошу всех встать и поприветствовать фюрера!

* * *

Адольф Гитлер вошел в комнату быстрым шагом, одетый в простой коричневый мундир и с крайне серьезным выражением лица. Ойген Леттке смотрел на него со странным отстраненным чувством: это действительно он? Рейхсканцлер и фюрер немецкого народа был примерно такого же роста, как и он сам, меньше метра восьмидесяти, и потому ниже, чем он себе представлял, – или это связано с огромными размерами помещения, заставлявшего уменьшаться все и вся?

К тому же Гитлер выглядел старше. За годы, прошедшие с начала войны, его редко показывали по телевизору. Говорили о нем и о том, что говорил фюрер, какие решения принимал, но сам он в некотором смысле «отсутствовал». Но теперь он стоял напротив него, Ойгена Леттке, с усталым, слишком знакомым лицом, человек, измотанный службой своему народу. Его глаза были голубыми с легким серым оттенком: эту деталь невозможно было разглядеть на фотографиях и уж тем более на телевизионном экране.

Когда остальные мужчины подняли правую руку, Леттке вспомнил, что нужно сделать то же самое.

– Хайль, мой фюрер!

Гитлер поприветствовал их в своей обычной небрежной манере, коротко вскинув правую руку чуть выше плеча, а другую держа у пояса, затем спросил:

– Кто из вас Ойген Леттке?

Леттке вздрогнул, сделал шаг вперед.

– Я, – сказал он и чуть не забыл добавить: – Мой фюрер.

Гитлер окинул его взглядом.