Управление будущим

Г. Щедровицкий оставил очень интересные воспоминания, когда отвечал на вопросы Н. Щукина, записи которого составили целую книгу [6]. Щедровицкий был создателем методологии организационно-деятельностных игр. В мире создание подобного типа игр связывают с К. Левиным и с РЕНД [7-11]. В книге Щедровицкого упоминаются политические проекты после смерти Сталина, что понятно, и существенные экономические проекты, еще до смерти Сталина, которые оказались нереализованными. Щедровицкий рассказывает: «Вообще, послевоенный период был очень сложным. Как в 60-е годы, в годы косыгинской экономической реформы, так и тогда, в 1945–1947, обсуждался вопрос (впрочем, как он обсуждается и сейчас, и будет обсуждаться всегда), как жить дальше. Существовали разные точки зрения. Но фактически уже тогда выдвигались идеи (те, которые выдвигаются и сейчас) предоставить большие права директору – дать ему возможность поднимать заработную плату, сокращать число рабочих, создавать, так сказать, небольшую открытую безработицу, чтобы избавиться от скрытой безработицы и т. д., – и добиться специализации и сложной кооперации заводов. У нас ведь в 30-е годы был принят принцип автаркии, когда каждый завод делал для себя все. Авиационный завод производил абсолютно все, что требовалось для его работы, включая газ для сварки ацетиленом».

В данном случае мечта – это то видение будущего, которое человек видит желаемым и имеет в голове возможные шаги по его осуществлению. Но мечты человека и мечты страны – это два разных полюса. Когда стране удается добиться совпадения этих устремлений, она легко движется вперед.

Д. Быков говорит о двух советских попытках оттепели: в 1956 и в 1961 [12]. Давление государства ослабевает, что сразу приводит к активной жизни в стране, отражаясь, в первую очередь, на свободе литературы и искусства, а именно они формируют территорию мечты.

Известный математик Новиков датирует окончательное завершение попытки отклониться от «правильной линии» в 1968 г.: «Я был молодым научным сотрудником в 60-е годы. До 68-го года был период „позднехрущевский“ или „раннекосыгинский“, самый-самый расцвет, лучший период, достигнутый Советской властью, во всех отношениях, и экономических и моральных, – потом все пошло вниз» [13]. С другой стороны, это и стало началом «строительства» застоя.

Все эти вехи также знаменуют смену мечты для больших масс населения, что особенно характерно для тоталитарных государств. По сути, именно здесь возникает соединение виртуального продукта с массовым сознанием в небывалых масштабах, поскольку только коммуникативные технологии позволяют одномоментно предоставить каждому индустриально созданную мечту.

При этом современный Запад, опираясь на технологии микротаргетинга, может массово создавать большое число индивидуальных виртуальных продуктов, что используется в последнее время на выборах (вторые выборы Буша, первые и вторые Обамы и выборы Трампа).

Советский Союз не смог выйти на индивидуальные месседжи, которые соответствуют мозгам конкретного потребителя, поэтому с неизбежностью проиграл холодную войну. Он не был слабее экономически, но оказался слабее коммуникативно. Его мечта была заменена на новую, которая казалась более яркой и более привлекательной.

И. Ферапонтов пишет о близких вещах: «„Эта история началась не вчера – еще в советском споре физиков и лириков победили физики. Да и как могло выйти иначе – кто дал стране бомбы и ракеты, не литературоведы же?“ Недооценка гуманитарных наук Советский Союз и похоронила. Не нехватка ракет и бомб или экономические проблемы (вы же не думаете, что в 1929-м или в 1947 году советская экономика чувствовала себя лучше, чем в 1989-м?), а типичные „гуманитарные“ эффекты – в первую очередь, образ рая за железным занавесом, который возник в головах изолированных от остального мира советских людей, – привел к коллапсу советской системы. В руках гуманитариев-практиков (их еще называют политтехнологами) сегодня есть настоящее оружие массового поражения, способное уничтожать политические режимы. И, в отличие от „обычного“ ядерного оружия, оно вовсю применяется. Оружие это – миф» [14].

Конечно, это преувеличение. Но миф может являться и является одним из… возможных инструментариев. И мифы советские идеологи все же тоже успешно создавали, поскольку Советский Союз и жил мифами, и умер из-за мифов.

В свое время в 1997 г. Е. Островский написал программную статью «Реванш в холодной войне» (см. ее разные варианты [15–17]), где есть и такие слова: «Победить – значит убедить. Известно, кто проиграл ту холодную, или третью мировую. Но выиграл ли ее кто-нибудь?» Или такие: «Вся гуманитарно-технологическая индустрия должна быть переведена на рельсы виртуальной войны». Или такое примечание: «Может быть, потому что в стране с холодным климатом более привлекательно горячее, жаркое? И тогда, чтобы выигрывать холодные войны, нужно их переназывать. Например, в тонкие войны. Или – cool wars. Wars, которые cool».