Проясню, что я понимаю под отсутствием или кризисом партий. Во-первых, очевидно, что партии все менее успешно привлекают обычных граждан, голосующих пассивнее, чем раньше, все менее успешно вовлекают их в политику и поддерживают их партийную преданность, выраженную в самоидентификации с партией и в формальном членстве. Граждане в этом смысле уклоняются, самоизолируются (withdrawing) от конвенциональных форм политического участия. Во-вторых, партии уже не могут адекватно поддерживать статус своих лидеров, предпочитающих опираться на другие политические институты и извлекать из них политические ресурсы. Опираясь на партии, лидеры используют их как проходную ступень для занятия других политических позиций. Партии деградируют в результате взаимного процесса уклонения или отказа от участия, в результате которого граждане возвращаются в частную жизнь или выбирают специфические, часто возникающие
1. Исчезновение массового участия
В ЭТОЙ главе я сосредоточусь на доказательстве массового уклонения и отстранения от традиционной политики и проанализирую опустошение того пространства, в котором должно было бы наиболее активно развиваться взаимодействие между гражданами и их политическими представителями. Этот процесс уже достаточно подробно описан и изучен как в научной литературе, так и в экспертных комментариях. В них, однако, часто игнорируется, насколько распространенным и всеохватным стал этот процесс. Более того, не все аспекты массового уклонения были одинаково кропотливо рассмотрены, в связи с чем полный диапазон изменений не подвергался глубокому и качественному анализу. В этой главе, компенсируя данные упущения, мы продемонстрируем всю широту и разнообразие способов отстранения от политики вне зависимости от их распространенности. Здесь и далее я предполагаю, что уклонение и отстранение являются показателями растущего безразличия к политике – точнее, к публичной Политике с большой буквы, но не обязательно к субполитике по Беку (Beck, 1992; Бек, 2000)[4]
. Я также хотел бы указать на двусторонний характер этого безразличия, проявляющегося по обе стороны демократической связи. Мне крайне важно эмпирически доказать, что безразличие присуще как гражданам, так и профессиональным политикам: они уклоняются и отделяются друг от друга и усугубляют опустошение пространства их взаимодействия.Партийная демократия, которая, как правило, связывает друг с другом граждан и политических лидеров и дает им платформу для участия, в настоящее время ослабевает; из-за этого выборы и избирательные кампании приобретают в современном демократическом устройстве больше ритуальные, чем практические функции (Katz and Mair, 1995: 22)[5]
. Это ослабление выражается, с одной стороны, в уклонении граждан от активного участия и преданности традиционной политике, а с другой – в уходе политических лидеров в иные институциональные сферы. Отметим сразу же две важнейшие особенности этого процесса. Во-первых, с точки зрения политики на местах, увеличивающийся разрыв между правителями и управляемыми способствовал росту числа популистских требований, ставших в настоящее время особенностью многих развитых европейских демократий: например, ультраправые Народная партия в Дании или Партия прогресса в Норвегии, Штрахе в Австрии и Вилдерс в Нидерландах, Де Винтер во Фландрии и Ле Пен во Франции, а также Блохер в Швейцарии и Босси в Италии. Каждый из этих вызовов политическому мейнстриму имеет свои национально-специфические идеи, предложения и интересы, часто сфокусированные вокруг распространенного чувства ксенофобии, расизма и защиты культуры и обычно возникающие на правом крыле политического спектра (Mudde, 2008). Но каждый из них также отмечен общей и довольно явной враждебностью к тому, что в соответствующих странах считается национальной политической элитой. Другими словами, я утверждаю, что из-за разрыва, возникшего в результате взаимного уклонения, впервые в послевоенной политической истории политический класс сам по себе стал политической проблемой в ряде демократических стран.Вторая особенность – частично причина, частично следствие отчуждения – проявляется в такой тенденции публичной политики, как поддержка и легитимация неполитических или деполитизированных способов принятия решений.