Упражнения

Самые младшие ученики, которые сидели в первом ряду перед сценой, так что их головы находились вровень с истоптанными башмаками директора, понятия не имели, что обозначают буквы КЯР. Кампания за ядерное разоружение выступала с самыми постыдными, а может быть, и сатанинскими идеями, если учесть, с каким возмущением об этом говорил директор. Все очень удивились, когда в задних рядах началось какое-то движение и шесть старшеклассников встали со своих мест. Остальные тут же повернули к ним головы. В зале послышались возгласы, когда стали называть имена: школа была достаточно маленькая, и здесь все всех знали. Мальчики гуськом вышли на сцену и встали в шеренгу, глядя на директора. Он стоял неподвижно, сжав челюсти и испепеляя их негодующим взглядом. По рядам прошелестел ропот, когда все присутствующие осознали, что мальчики так и не сняли с лацканов запрещенные значки. Один из группы смельчаков, шестиклассник, член школьной сборной по регби, начал зачитывать заранее написанное заявление. Зал притих. Атомная бомба – это угроза для всего человечества, самой жизни на земле, моральное злодеяние, непростительная трата ресурсов. Директор прервал его речь и решительно покинул сцену. А всех шестерых вызвал к себе в кабинет.

Этот вечер морального мятежа мог бы закончиться вполне мирно, если бы группа смутьянов дошла до кабинета директора и наотрез отказалась от телесного наказания. Все они были здоровенные лбы. Но должно было пройти еще три года, прежде чем строптивый дух шестидесятых докатился до илистых берегов реки Оруэлл. А в апреле 1962 года делом чести учеников было стойко принять порку, не моргнув глазом и не издав ни звука.

Младшеклассникам дозволялось писать домой один раз в неделю. На письма Роланда всегда отвечала мама. Если бы их переписка сохранилась, по ней можно было бы потом восстановить умонастроение Роланда в 1959 году. Но Розалинда, будучи аккуратной хозяйкой, имела привычку рвать все письма, как только она на них отвечала. Возможно, он потерял не так уж много, потому что каждый письменный отчет давался ему с трудом. Его жизнь, его привычные занятия и обстановка в пансионе были так чужды родителям, а сельский Саффолк так не похож на Северную Африку, что он понятия не имел, о чем писать, с чего начинать, с чем сравнивать свое новое житье-бытье с его вечным гомоном, со всеми забавами и бытовыми неудобствами, с постоянной невозможностью побыть одному, с необходимостью никогда никуда не опаздывать и не забывать приносить с собой все необходимое. Насколько он помнил свои письма, там были такие строчки: «Мы разгромили «Уимондхэм» со счетом 13–7. Вчера нам давали яичницу с жареной картошкой, все было очень вкусно». Письма мамы были куда менее радостные. У нее проблема была куда серьезнее, чем у него. Ее разлучили с ребенком, отправив его далеко-далеко, чему она не воспротивилась. Она надеялась, что ему понравилась школьная экскурсия. Она надеялась, что его команда выиграет и в следующий раз. Она была рада, что не пошел дождь.

Много лет спустя Роланд узнал, что четырехлетняя дочка его друга объявила папе: «Я несчастна». Простые, честные, очевидные и необходимые слова. Роланд в детстве никогда таких слов не произносил. Он о таком даже не думал до подросткового возраста. Став взрослым, он иногда признавался друзьям, что, когда его привезли в школу-пансион, он впал в легкую депрессию, которая длилась, пока ему не исполнилось шестнадцать, но по ночам он не плакал от тоски по дому. Он просто молчал. Но разве это правда? Он с таким же успехом мог сказать, что никогда раньше не чувствовал себя настолько свободным или настолько удовлетворенным. В одиннадцать лет он бродил по полям и лугам, словно они ему принадлежали. Вместе со своим другом Гансом Солишом он нашел в миле от школы почти непроходимый лес за железной оградой. Они не обратили внимания на табличку «Не входить!» и перелезли через ворота. Углубившись в сосновую чащу, они набрели на огромное озеро. Солнечные блики играли на водной глади, которую трепал ветерок, и вдруг прямо у них на глазах из воды выпрыгнула рыба. Возможно, форель. Это было как приглашение. Они пробрались через густой кустарник к берегу и выстроили там шаткий шалаш. Забыв о тропе, бежавшей вдоль берега, следопыты убедили себя, что именно они первыми открыли это лесное озеро, и договорились никому не рассказывать о своем открытии. Потом они много раз туда возвращались.

Где же еще он мог быть таким свободным? Не в Ливии, где, как он понял уже задним числом, он принадлежал к элите бледнолицых, вызывавших к себе большое раздражение у местных. Белые мальчики и девочки не бродили по окрестностям без присмотра взрослых. Пляж, куда они ходили каждый день, ливийцам было запрещено посещать. Они не знали, что здание, мимо которого они ежедневно проезжали на школьном автобусе, было печально знаменитой тюрьмой Абу-Салим. Через несколько лет король Идрис был свергнут с трона, и его сменил диктатор полковник Каддафи. По его приказу тысячи диссидентов-ливийцев были казнены в Абу-Салиме.