Его велик стоял на высоком тротуаре за школьной кухней, ржавый старенький гоночный велик с двадцатью одной скоростью и небольшой дыркой в переднем колесе, которую он все никак не удосуживался заклеить. Он стал подкачивать спущенную шину, и вдруг его затошнило. Когда он нагнулся, чтобы сунуть края штанин в носки, то ощутил в своем дыхании легкий фосфорный запах. Похоже, жареное яйцо было тухлым. А может, и все четыре стухли. День был теплый и безоблачный. И достаточно ясный, чтобы заметить в небе ракеты, летящие с востока. Он на скорости съехал по склону к церкви, стараясь не вдыхать теплый смрад месива из свинарника. Выехав из школьных ворот, он свернул налево, к Шотли. Миновав деревушку Челмондистон, он стал искать глазами узкую тропинку справа, где бы можно было срезать дорогу и рвануть по плоскому полю мимо Крауч-хауса, по Уоррен-лейн к утиному пруду и Эрвартон-холлу. Каждый ученик в школе знал, что там прошло счастливое детство Анны Болейн и что там же будущий король Генри крутил с ней роман. До того как ее обезглавили по его приказу в лондонском Тауэре, она попросила, чтобы ее сердце похоронили в Эрвартонской церкви. По легенде, прах ее сердца поместили в шкатулку в форме сердца, которую зарыли под органом.
У Эрвартон-холла Роланд остановился, прислонил велосипед к древней сторожке у ворот, пересек дорогу и прошелся туда-сюда. Ее дом находился в нескольких минутах ходьбы. Но он еще не был готов. Очень важно не приехать к ней вспотевшим и запыхавшимся. Он так много думал об Эрвартоне и о том, что туда не надо заезжать, что у него даже возникло такое чувство, будто и он провел тут свое детство. Он смотрел на утиный пруд, размышляя, отчего в нем нет уток, как вдруг за его спиной раздался голос:
– Эй, ты!
Мужчина в желтом в крапинку твидовом пиджаке и охотничьей шапочке стоял у сторожки, расставив ноги и скрестив руки на груди.
– Да?
– Это твой велик?
Он кивнул.
– Как ты посмел прислонить его к этому великолепному строению?
– Простите, сэр. – Эти слова вырвались прежде, чем он смог себя сдержать. Школьная привычка. Поэтому он замедлил шаг и, переходя дорогу, зашагал вразвалочку и состроил невозмутимое лицо. Ему было уже четырнадцать, и с ним лучше не связываться. Мужчина был молод, тщедушен и бледен, со слегка выпученными глазами. Роланд встал прямо перед ним.
– Что вы сказали?
– Твой велик.
– И что?
Мужчина улыбнулся:
– Правильно. Ты, пожалуй, прав.
Не зная, что на это сказать, Роланд уже был готов сдаться и откатить велосипед на траву, но мужчина хлопнул его рукой по плечу и, указывая пальцем, сказал:
– Видишь вон тот домик справа?
– Да.
– Последний, кто умер в Англии от чумы, жил в этом доме. В 1919 году. Представляешь?
– Я этого не знал, – сказал Роланд. Ему пришло в голову, что этот мужчина – психически больной или что-то в таком роде. – Ну, мне пора ехать.
– Вот и отлично!
Через несколько минут он миновал церковь, потом беспорядочно стоявшие вдоль деревенской дороги дома и скоро оказался перед ее коттеджем. Он это понял, заметив ее красную машинку, стоявшую на траве. Он увидел белую дощатую калитку и мощенную кирпичом тропинку, что, слегка изгибаясь, бежала к ее двери. Он прислонил велосипед к ее машине, вытащил штанины из носков и тут засомневался. Он почувствовал на себе чей-то взгляд, хотя не заметил никакого движения за двумя окнами первого этажа. Но в отличие от соседних коттеджей эти окна были без сетчатых занавесок. Лучше бы она сама вышла к нему на крыльцо. Поприветствовала бы и завела беседу. Простояв минуту в нерешительности, он толкнул калитку и медленно направился к двери. Окаймляющие тропинку чахлые кусты выглядели как напоминание о забытом лете. Она еще не выкопала пожухлые растения. Он с удивлением заметил валявшиеся на земле пластиковые цветочные горшки и втоптанные в грунт фантики от конфет. Она всегда производила на него впечатление аккуратного организованного человека, но вообще-то он ничего о ней не знал. Возможно, он совершил ошибку и ему надо было развернуться и уйти до того, как она его увидела. Но нет, он твердо решил подчиниться судьбе. Его рука уже подняла тяжелую колотушку на двери и отпустила. И еще раз. Он услышал приглушенный топот ног: она торопливо спускалась по лестнице. Раздался лязг отодвигаемого дверного засова. Она так быстро распахнула дверь настежь, что он невольно смутился и опустил взгляд, робея взглянуть ей прямо в глаза. Он сразу увидел, что она босая и что ноготки на ее пальцах накрашены алым лаком.
– А, это ты, – произнесла она равнодушным тоном, не выразив ни замешательства, ни удивления. Роланд поднял голову, они обменялись взглядами, и, вдруг сконфузившись, он подумал, что, может быть, ошибся калиткой. Конечно, она его узнала. Но внешне она изменилась. Волосы у нее были распущенные, почти до плеч, на ней была бледно-зеленая футболка под расстегнутым кардиганом и коротковатые, до щиколоток, джинсы. Ее субботняя одежда. Он заранее приготовил приветственную реплику, но забыл слова.
– Опоздал почти на три года. Обед остыл.
– Меня надолго задержали, – быстро отпарировал он.