– Что-нибудь вроде: ты мечтаешь заниматься любовью круглые сутки? Все мечтают! Но так не бывает. Это цена поддержания общественного порядка на улицах. Иначе на улицах царила бы всеобщая разнузданность. Фрейд это понимал. Так что повзрослей!
Она была чертовски права, и оба расхохотались. Но Роланд еще в школе прочитал «Цивилизацию и ее тяготы». Но это не решило его проблем.
Если он был испорчен своим прошлым, это не проявлялось наглядно. Он не приставал к женщинам на улице, не делал бесстыдных предложений и не домогался женщин в метро – анекдотически заурядная практика в семидесятых годах. На вечеринках у него не возникала эрекция. Вопреки нравам своего времени, он всегда был рыцарски верен своим многочисленным женщинам. Он грезил безумной мечтой о моногамии. О полной взаимной приверженности общему стремлению к сексуальному и эмоциональному апогею. В его фантазиях пейзажи его мечты возникали в арендованных или безликих декорациях отелей в Париже, Мадриде или Риме. Но никогда в коттедже рядом с рекой в зимнем Саффолке. Разгар лета, приглушенный полузакрытыми жалюзи шум неспешного потока транспорта за окном, разбегающиеся по кафельному полу полоски слепяще белого света. И еще валявшиеся на полу сдернутые с кровати одеяла и простыни. После душа, смывшего пот с их тел, звонок на стойку регистрации с просьбой принести в номер воды со льдом, легкие закуски и вина. И в качестве интерлюдий прогулки вдоль реки, ресторан, покуда кто-то менял постель, прибирался в номере, обновлял букет цветов в вазе и варил свежий кофе в кофеварке. И потом все снова. А кто за все это заплатит? Не надо идти на работу? Неважно. Довольно обыденная мечта о длинных выходных. Волшебная или глупая деталь: он хотел, чтобы так длилось вечно. Чтобы не было ни выхода, ни желания оного. Запереться, возбудиться, раствориться друг в друге, попасть в западню блаженства. Они никогда не утомлялись, ничто не менялось в их монашеской жизни, где всегда был месяц в опустевшем городе, в котором все, чем они владели, – так это друг другом.
На ранних стадиях каждой из его новых интрижек возникало призрачное обещание такой вот жизни. Большая дверь монастыря слегка приоткрывалась. Но очень скоро его восторги, его вожделения начинали увядать. Она могла с этим сталкиваться в отношениях с другими мужчинами, с банальным желанием быть вместе как можно дольше, к чему она сама не была расположена. Но демон не оставлял его в покое, и далее события могли развиваться по одному из двух маршрутов. Если только они не развивались сразу по обоим. Она от него могла уйти, с удивлением, с раздражением, возможно, в изнеможении, либо же он сам уходил, в который раз став жертвой разочарования, а потом и все более острого стыда, который он долго пытался скрывать.
Курс немецкого, который вела Алиса Эберхардт в Институте Гете, был рассчитан на двенадцать занятий. Закончив этот курс, он был готов записаться на другой, но она исчезла. Не попрощавшись ни с классом, ни с ним лично. Он снова встретил ее только через четыре года.
Еще он записался на курсы в Сити-лит[51]
, по наущению Дафны, которая считала, что ему не повредила бы пятилетняя программа самообразования. Она же помогла ему составить эту программу. Английская литература, философия, современная история и французская грамматика. Когда он приступил к занятиям немецким в Институте Гете, он уже полгода как был тапером в чайной второразрядного отеля в центре Лондона, где исполнял «жевательную музыку», как называл это помощник управляющего отеля, – старые шлягеры в ненавязчивой аранжировке, не мешавшей тихим беседам посетителей за чашкой «Эрл Грея» с легкими сэндвичами. Часы работы его устраивали: оставалось много времени на чтение книг по списку. Два выхода к фортепьяно по девяносто минут каждый после обеда или ранним вечером, семь дней в неделю. Он неплохо зарабатывал. В середине семидесятых, несмотря на политические потрясения – или благодаря им, – жизнь в Лондоне была сравнительно дешевая. И если он играл «Туманно» достаточно душещипательно, к нему могли подойти и положить фунтовую бумажку на крышку инструмента. Одна американка, которая как раз и расщедрилась, сказала, что он похож на Клинта Иствуда. Он уже поработал профессиональным фотографом. И собирался вскоре уйти из этого отеля, чтобы стать, как он надеялся, главным тренером сети независимых теннисных школ. Поездка по Северной Ирландии была безрезультатной, как и многие другие проекты в Лондоне. И его тренерская карьера завершилась тем, что он стал инструктором на общественных кортах в Риджентс-парке[52]. Его учениками были в основном начинающие взрослые. Многие, но их было не большинство, поражались, как это вообще возможно попадать ракеткой по мячу. Для таких главной целью стало умение перекинуть мяч через сетку хотя бы два раза подряд. Были у него и восьмидесятилетние, которым хотелось выучиться чему-то новому в жизни. Двадцать часов занятий в неделю. Выматывающее это было дело – целый день сохранять на лице добродушную улыбку и произносить ободряющие слова.