«Упрямец» и другие рассказы

Турок или болгарин, во всяком случае Махмуд-ага был человек достойный, раз его до сих пор помнят и вспоминают. Он привязался к простосердечным и отважным новоселам, помогал им в борьбе против врагов и прикрывал следы их жестокой иногда самообороны.

— Махмуд-ага! — обратился к нему однажды сторож-бахчевник. — Что мне делать с этими черкесами? Вчера вечером опять обобрали бахчу.

— На-ка вот держи, я тебе отсыплю своего пороха, он посуше, — усмехнулся Махмуд. — Но имей в виду: если не подстрелишь хотя бы двоих, руки тебе переломаю!

Бахчевник залег поудобнее и стал подкарауливать воров из соседнего черкесского поселка. Махмуд еще затемно услышал доносящиеся с бахчи выстрелы и утром сам пошел проверить, как был выполнен его совет.

Убитых он не обнаружил, но следы воров были запачканы кровью, а пустые мешки валялись между грядами.

— Молодец! — похвалил Махмуд и дал стрелку два гроша. — Пусть теперь сунутся!

На вороватых черкесов жаловалась вся околия, только вранячане, хотя и ближайшие к ним, продолжали жить с ними в добром соседстве вплоть до прихода русских освободителей.

Едва лишь пронесся слух, что идут казаки, черкесское село за одну ночь опустело. Тогда вранячане устремились туда на телегах, с мешками, на конях и ослах, собрали и переправили к себе все, что те наворовали со всей околии: одежду, хлеб, инструменты, черепицу, двери, окна. Даже цыганские кованые гвозди вытащили отовсюду, где их находили. Никакой пожар не мог бы причинить селу большего урона.

Только твой сосед сумеет тебя ограбить вот так подчистую, до последней соринки.

Расплатились черкесы за два мешка украденных арбузов.

Дела поселка шли в гору.

В лесах уже зияли обширные распаханные просеки, стада быстро множились, а скот тучнел. Самым излюбленным животным все еще оставались свиньи, потому что они были омерзительны турецким хозяевам. Никто не покушался их воровать, и они даже не облагались налогом. Свиньи в лесах дичали, случалось, что они скрещивались с кабанами, но от изобилия желудей накапливалось вкусное сало под щетинистой кожей. Было во что макать мамалыгу, на чем поджаривать лук к фасоли, что подливать в светильники.

Девственная земля в первую же осень наполнила зерном мешки. Вранячане начали даже мечтать о постройке амбаров.

Воткнутые на солнцепеке виноградные черенки дали первый урожай.

По дворам застучали деревянными клювами мялки, накрошили сухой конопляной кострики, и женщины стали налаживать грубо сделанные ткацкие станки.

Запела и наковальня в первой сельской кузнице. Ее открыли пришлые цыгане, которые поняли, что здесь быстро наполнятся их торбы.

Мужчины грузили большие строительные балки, понемногу зерна, шерсти и кожи, везли это в далекое Оряхово и возвращались с дегтем, солью и железом.

А однажды достали там хлопчатобумажной пряжи. Очень дивились на нее женщины: ровная, вычесанная, выстиранная, натягивай прямо на станок и действуй челноком.

Настало время и семидневных свадебных пиров.

Молодые пары сочетались, как только в них закипит кровь, но венчались все разом, когда удавалось найти священника.

Тогда к ветвям заветного вяза подвешивали одеяло, и священник, прислонив к шершавой коре дерева икону, дня по три венчал под ним и крестил.

Потом он шел на новое кладбище и, с опозданием иногда на целый год, просил небо отпустить грехи погребенным здесь без причастия и даже без самой простой молитвы старым грешникам и безгрешным младенцам.

Ведь мои прадеды и односельчане плохо разбирались в сложном узоре христианского богослужения.

Я помню, как молилась бабушка.

Когда наступал соответствующий христианский праздник, она окуривала ладаном хлебные караваи, прилепляла к восточной стене полутемной кухни сделанную собственными одеревеневшими пальцами грубую восковую свечку, зажигала ее и начинала бесконечно креститься, шепча два слова единственной молитвы, которую знала:

— Господи, помилуй!.. Господи, помилуй!..

Так она и умерла, бедная, не узнавши, что есть другая, лучшая молитва, при помощи которой можно спастись от лукавого, избавиться от искушения и принудить заимодавца простить долги.

Но бабушка умела просить только милости и просила ее настойчиво, пока свечка не сгорала до половины, а потом она гасила двумя пальцами крохотный огонек и прятала свечку, чтобы было чем посветить, когда ей придется доставать что-нибудь в темноте из погреба.

Гораздо более деятельной и уверенной была бабушка во время языческих праздников. Тут она сама помогала неведомым безыменным богам творить добро.

Я видел, как она обходила все углы в доме, в конюшне, в амбарах и брела вокруг забора, стуча по кочерге большими железными щипцами. Вместо молитвы ее губы шептали длинные заклинания, имевшие силу прогнать всех мышей, змей, ящериц и злых ведьм на соседние дворы.

Но беда в том, что соседи их встречали еще более отчаянным грохотом и бормотаньем, так что им приходилось возвращаться обратно и снова шуметь на чердаках, пожирать в амбарах зерно, шнырять по камням в кустах бузины, пока не придет пора чистить гумно для молотьбы.