«Упрямец» и другие рассказы

…Что это за инстинкт, который побуждает нас вернуться в те места и к тем людям, среди которых мы провели наше детство и нашу юность? Почему он тлеет так неугасимо под пластами десятилетних переживаний — более живучий и более устойчивый, чем все позднейшие связи с чужими землями и городами?

Вот я иду меж покривившихся плетней, и от каждой позеленевшей от времени крыши, от каждой обвалившейся стены, от пара над навозными кучами, от своеобразного облика моих односельчан, от плавной линии горизонта, от пения петухов, от грушевых деревьев в поле — отовсюду излучается и опьяняет меня какое-то особое очарование…

Родные места!

Здесь, на этих прогалинах, среди этих навозных куч и убогих построек пламенели первые детские радости и восторги, и здесь же пережито удивление от первых разгаданных тайн мироздания.

Ты возвращаешься после прибыльных скитаний по чужим краям, важный, отягченный богатством: ты многому научился, многое видел, многое пережил. Богатство переживаний угадывается даже по серебряным нитям в твоих волосах. Но почему же тебе так неудержимо хочется вернуть свое бедное детство, чтобы опять подразнить соседскую собаку и помчаться босиком по пыльной дороге?

Почему ты бежишь от умных книг и прячешься там, где никто не увидит, как ты срываешь в зарослях терновника василек и крокус, прижимаешь их к губам и вдруг запеваешь неожиданно всплывшую в памяти школьную песенку?

Почему тебе начинает казаться, что ты не так уж богат и ничего не выиграл, променяв радость на мученье, невинность на грех, доверие на обман, улыбку на слезы, веру на сомнение, беззаботную детскую вольность на рабские привязанности?

От ветра ли слезятся усталые глаза, или ты действительно оплакиваешь что-то загубленное?

4. ВЕСЕННЕЕ ХОРО

Писательский труд — занятие, неизвестное нашим деревенским жителям.

Еще несколько лет тому назад разнесся слух, что Враняк вскормил выдающегося человека, который пишет в журналах, печатает какие-то книги, но только немногие понимали, что это за профессия.

Даже когда я сам лично приехал, вранячане не знали, какой меркой меня мерять. Смотрят на меня, когда я иду по утрам в училище, слушают под окнами стук моей пишущей машинки, здороваются со мной при встрече, прислушиваются к моим словам, но я вижу, что я все же для них чужак, какой-то непонятный чиновник.

Им было известно, что я тут родился, что у меня здесь по крайней мере пятьдесят родственников из рода Карамеловых, но всё же они не считали меня своим, человеком из народа, хотя я и сидел в тюрьме за народное дело…

Перелом произошел в одно из воскресений на хоро.

Музыканты играли «ситну», один из самых стремительных и трудных для исполнения болгарских танцев. И вот он как-то незаметно захватил меня.

Швырнув свое пальто вместе с фуражкой на чешму, я ринулся в круг парней и девушек.

Танцевать хоро — совсем не такое легкое и простое дело, как может показаться кому-нибудь со стороны. Оно требует длительных упражнений еще с детских лет, требует навыка. А кроме того, необходимо иметь врожденное чувство ритма музыки и ударов барабана. Это чувство должно вспыхнуть и превратиться в то творческое сердечное горение, из чьего пепла рождается искусство.

Мальчиком и подростком я учился деревенским танцам и много раз танцевал, но ведь это было столько лет тому назад. Позже мне приходилось их танцевать иногда на вечеринках в Софии, но там у меня под ногами был паркет, а моими партнерами — дамы и господа. А здесь по утоптанной многими поколениями танцоров площади вихрем носились полные жизни девушки, парни, мужчины и молодые женщины, отплясывая весну и молодость.

«Неужели осрамлюсь?..» Вон все головы повернулись ко мне. В усмешках вранякских хитрецов видно явное ожидание моего провала.

И музыканты, посмотрев на меня, переглянулись и убыстрили темп.

Враждебно загудел барабан.

Парень и девушка, между которыми я очутился и взял их за руки, встрепенулись и полетели.

Но и моя вранякская кровь бросилась мне в голову.

— Ну-ка, брат, теперь посмотрим, как ты танцуешь!

Тело стало невесомым, мышцы ног мгновенно напряглись, и сердце стало биться в лад с частыми ударами барабана.

— Тум-тум-тум-тум-то! Тум-тум-тум-тум-то!

Моим ближайшим соседям, особенно девушке, не под силу было соперничать со мной, и я быстро взял над ними перевес. Когда-то в свое время борованские танцоры научили меня нескольким неизвестным здесь коленцам. Главное из них состояло в необычном выверте ступни, перед тем как ринуться вперед, и таком же выверте, перед тем как отступить назад. Отвыкшие ноги сами вспомнили все это, ведь теперь им, а не голове приходилось защищать мою честь вранячанина и мое мужское достоинство.

Стройный высокий парень внезапно вырвался с противоположной стороны, занял место справа от меня, разорвал круг и повел танцующих цепочкой, оставив моего предыдущего соседа в хвосте.

«Не бойся! — словно сказал он ему, подмигивая. — Сейчас мы покажем этому дяде, как танцуют хоро!»

Но я и глазом не моргнул от такой перемены.