«Упрямец» и другие рассказы

Теперь среди нашего села построена красивая белая церковь, с куполом и колокольней, но вся тысяча взрослых жителей, как и раньше, делится на две группы: на неверующих и язычников. Ни в одном доме не найдешь ни иконы, ни лампадки. А священник появляется там, только если его зовут к покойнику или если он сам, незваный, заходит с котелком и пучком мяты.

С ростом достатка в селе увеличивалось и число детей — старые хижины скоро стали тесны. На участках начали появляться двухэтажные дома, обращенные фасадом на юго-восток. Некоторые из них, как, например, наш, целы до сих пор.

Первый этаж включает в себя один или два подвала, выкопанных в земле до метра в глубину. В них хранится шерсть, брынза, мука, мелкий инструмент и сундуки с приданым снох или одёжа, приготовленная в приданое дочерям.

Во второй этаж ведут открытые ступени из местного камня. По ним гость подымается на «езлык». Здесь в дождливые дни работают, летом, в сумерках, ужинают и спят на прохладе, так как и блох тут меньше.

Из «езлыка» входят в «кышту» — широкое первое отделение с большим очагом под выведенной наверх трубой. В очаге — лоснящаяся от сажи цепь и глиняные «подницы» для выпечки пшеничного хлеба. Рядом — подставки для ложек и место для медных котлов и деревянных ведер.

Вода для питья находится в ведре, подвешенном на спускающемся с потолка крюке. Отсюда воду черпают сделанным из крепкого грушевого дерева ковшом.

Из полутемной «кышты» входят в светлую «собу» — широкую спальню с «патом» — полатями для спанья, застланными пеньковыми и шерстяными одеялами.

Окна обшиты узором из деревянных палочек, на подоконниках стоят горшки с цветущими настурциями, левкоями и розовой геранью.

Старые дома во Враняке были покрыты очень тяжелыми серо-зелеными плитами, но и само строение под ними отличалось крепостью — только камень и тесаные дубовые балки. Укрытые в ветвях шелковиц, они летом сохраняли прохладу, а зимой — тепло.

Собственно, насколько теплы самые дома, установить очень трудно, так как печки топятся без перерыва день и ночь и пожирают уже последний хворост. Лес теперь весь уничтожен. Несколько лет тому назад срубили даже дуб-великан на священном месте, где когда-то резали жертвенных животных. Только на кладбище торчит одно многовековое, проеденное гнилью, дуплистое дерево. Упадет оно — и исчезнет даже память о чудесных, дивных вранячанских лесах.

2. ЧТОБЫ СТАЛИ ЗРЯЧИМИ

Через пять лет после того, как первые переселенцы распрягли свои телеги среди Каменистого дола, в маленьком поселке открылось училище. Учитель Камен за ежемесячную плату в два гроша за каждого ученика и продовольствие от сельского общества начал преподавать грамоту детям непреклонных горцев.

Это было в 1838 году!

Чтобы подчеркнуть давность указанного события, напомню: первая школа в нашей столице Софии открыта только 2 мая 1839 года, то есть на целый год позже. Ее основал самоковчанин Захари Круша, получавший триста грошей жалованья и продовольствие от метрополии.

Удивительны эти не известные никому Вылко, Йото, Василы, Цанко! Враги и силы природы хотели стереть их, еще не окрепших, с лица земли, а они заботились о том, чтобы их дети научились грамоте.

Зачем им это было нужно? Ведь они не торговали, как габровчане, не занимались ростовщичеством, как эленчане, и они не были ремесленниками, как тетевенчане, сливенцы, калоферцы.

— На что вам было это училище, дедушка? — спросил я однажды нашего старика.

— Чтобы стать зрячими! — коротко ответил он мне.

Десять лет тому назад здание старого вранякского училища было еще цело. Затем его сломали и на общие средства и общим трудом воздвигли тот белый дворец просвещения, какой можно увидеть в каждом селе и в каждой деревушке нашей науколюбивой родины.

На этом месте учились мои деды, свиноводы и овчары, не для того, чтобы вести торговые книги, подсчитывать барыши от чужого труда, а просто так, чтобы стать зрячими!..

Здесь учился и мой отец, только для того, чтобы сделаться самому учителем и обучать грамоте других, чтобы и они стали зрячими и увидели, где на свете правда.

Здесь же, в школьной читальне, я устроил себе сегодня при помощи одного стола и одного стула эвакуационный писательский кабинет. Директор и учителя уверили меня, что тут мне никто не помешает.

— Будьте совершенно-совершенно спокойны!

Но я-то спокоен, а вот они беспокоятся: им, беднягам, страшно — вдруг я настукаю на своей пишущей машинке что-нибудь конспиративное и они пострадают вместе со мной. Поэтому директор время от времени входит в читальню, останавливается около меня и бросает молниеносный взгляд на мелкие буковки.

Несчастный! Он не может понять, что я только продолжаю дело учителя Камена, Джамджиева, учителя Вушо и отца моего, учителя Петко: работаю, чтобы стали зрячими.

3. ВОЗВРАЩЕНИЕ