Ураганные войны

Хотя Таласин знала, что будут последствия, если она снова даст волю буйному нраву, она позволила этому случиться, потому что ей было приятно иметь оправдание своей отчаянной ярости. Она хотела, чтобы Аларик оказался тем кремнем, из-за которого она вспыхнула: она сказала бы что угодно, лишь бы это так и было. Она охотно искушала судьбу, к чему бы это ни привело.

Да, она знала, что делала.

Она просто не была готова к тому, что последствия будут… такими.

Его губы на ее губах. Снова.

Это было совсем не похоже на целомудренный поцелуй, который она подарила ему у алтаря, или на то быстрое, но нежное движение, которым он ответил взаимностью. Это снова были руины на Белиане, палящие, всепоглощающие.

Почему-то она все еще сжимала его запястье, но свободная рука взметнулась, чтобы влепить ему пощечину…

Однако ее ладонь лишь коснулась его лица без какой-либо ощутимой горячности, обхватила пальцами гладко выбритый подбородок. Его собственная рука обняла ее шею, большой палец надавил на ключицу, и Аларик лизнул губы Таласин, как и в тот раз. И, как и в тот раз, она открыла рот, и он жадно подался вперед, издав низкий первобытный звук.

Таласин чувствовала себя так, словно сгорает, ее сердце бешено колотилось, и она падала, таяла на гагачьем пухе и шелковых простынях. Аларик последовал за ней, не отпуская ее губ, огромным телом прижал к перине, девушка обвила руками его шею.

Какой-то крошечный осколок ее сознания деловито пытался сообразить, как спор с подстрекательством мог закончиться тем, что он стал совать язык ей в глотку, но все попытки здраво мыслить вскоре исчезли среди бури ощущений, когда он накрыл ладонью ее правую грудь. Когда его твердая плоть уперлась ей в живот. Все это время он целовал ее так, словно выплескивал все до последней капли разочарования, оставшегося от нее.

Она всхлипнула ему в рот, когда мужская рука скользнула по ее груди в грубой ласке. Сквозь шелк и кружева ее сосок напрягся под его прикосновением, и Аларик пробормотал неразборчивое ругательство ей в губы. Его голос был таким хриплым, что усилил растущее тепло между ее ног.

«Так вот на что это похоже», – подумала она сквозь пелену ощущений.

Когда кто-то перекатывает ее сосок между пальцами, дразня, лаская, наполняя наслаждением до самых костей. Когда кто-то покрывает ее поцелуями с открытым ртом, яростными и безжалостными, а твердая плоть в брюках прижимается к ее животу.

Но это был не просто кто-то. Это был Аларик, ее муж, враг, темное зеркало, и поток света в ее венах ликующе воспарил, признавая его таким, какой он есть, взывая к его теням, и все было золотом, было затмением, было вечностью, принадлежало им одним.

«Больше. – Она вцепилась ногтями в его спину. – Дотронься до меня везде, покажи мне, каково это, дай мне это, я хочу, мне нужно…»

Аларик прервал поцелуй, проводя губами от ее рта к изгибу шеи. Глаза Таласин распахнулись – когда она успела их закрыть? – и спина выгнулась дугой, когда он стал посасывать и покусывать ее ровную шею, их бедра прижались друг к другу. Он был таким длинным и широким. Он накрывал ее полностью, и, возможно, она бы отдалась этому моменту, если не чему-то большему. Его зубы оцарапали особенно чувствительное место на ее шее, и она вздрогнула, проведя пальцами по его уху. Ее исступленный взгляд скользнул по эмблеме Доминиона, вытканной на шелковом балдахине: свернувшийся кольцами дракон, вытянувший длинную змеиную шею, выпустивший когти, расправивший крылья, сверкающий рубиновыми глазами, окруженный полем звезд и лун.

Это зрелище вернуло ее к реальности. Заставило снова осознать окружающий мир.

Не может быть, что она это делает.

Не может быть, что они это делают.

Это приведет лишь к разрушению.

– Подожди, – рвано выдохнула она.

Он немедленно остановился, поднял голову и посмотрел на нее сверху вниз, накрыв ее щеку своей большой ладонью, подушечкой большого пальца поглаживая ее скулу, и ждал, как она его и попросила. Его глаза отливали жидким серебром в паутине лунных лучей и звездной пыли, он видел ее такой, какая она есть, видел той, в кого он ее превратил – во взъерошенную, распущенную девчонку.

Таласин хотела сказать ему, что они должны остановиться. Она правда хотела. Но не смогла заставить себя произнести эти слова. Она ощущала себя разгоряченной и неудовлетворенной, жар в верхней части бедер пульсировал невыносимой болью, пустотой. Ее рука поднялась и сжала в пальцах переднюю часть его рубашки.

– Аларик, – прошептала она.

Он напрягся, услышав свое имя. Его глаза потемнели. А затем, зарычав, он накинулся на нее.

Или, может быть, это она потянула его. Она не представляла, кто задвигался первым. Она знала только, что зима в ее душе расцвела весенними цветами, когда он захватил ее губы в очередном уничтожающем поцелуе. Поцелуе, который, казалось, умолял о том же, к чему взывало все ее существо.

«Не думай».

«Просто чувствуй».

«В целом мире есть только мы».