Урановый рудник

Ни оружия, ни даже фляжки при Голливуде не было, зато, перевернув его размалеванной мордой в землю, Савел обнаружил кое-что, чего Голливуд точно не имел, уходя на свою последнюю ночную прогулку: три пулевых отверстия, два в спине и одно точно посреди затылка, окруженное слипшимися от крови сосульками волос.

Зрелище было страшное, не способствующее поднятию боевого духа, и толпу следовало бы разогнать от греха подальше. Однако Кончар ничего на этот счет не говорил, а говорил он совсем другое, и самостоятельно вносить поправки в его распоряжения Савел не собирался — лучше уж сразу пойти и удавиться на ботиночных шнурках.

Подняв голову, он отыскал глазами второго идиота, ухитрившегося на пару с Голливудом безнадежно завалить пустяковое, в сущности, дело. Да как завалить! Теперь в поселке решат, что Кончар с его лесными людьми просто фофан жеваный и бояться его нечего. Раз уж такой конченый алкаш, как Петров, сумел от него отбиться, значит, и другие сумеют. Тоже, дух лесной выискался!.. Короче, без малого два десятка лет кропотливой работы, считай, пошли насмарку, драной козе под хвост…

Вторым идиотом оказался, как ни странно, Свист — едва ли не самый ловкий, крепкий и, главное, смышленый из покойников. Волосы у него на голове стояли дыбом, морда до сих пор блестела от пота, потеки которого превратили его боевую раскраску во что-то совершенно неописуемое. Вся одежда у Свиста была в крови — видимо, испачкался, пока волок на себе мертвого Голливуда от поселка до самого лагеря, — и он все еще не мог отдышаться после своего геройского марш-броска. Он был взбудоражен — видать, до сих пор не мог поверить, что благополучно добрался домой, — но вовсе не напуган. Испугаться этот дурак просто не успел — потому, наверное, что еще не сообразил, какую кашу они с Голливудом заварили. И ведь расхлебывать эту кашу придется ему, Свисту, в одиночку, потому что Голливуду уже все равно — помер Голливуд, с него и взятки гладки…

Некоторое время Савел в мертвой тишине смотрел на Свиста — просто смотрел, ничего не говоря и не совершая никаких телодвижений. Под этим пристальным, немигающим взглядом широкая нервозная улыбка Свиста делалась все уже и уже, пока не исчезла совсем, уступив место сначала растерянности, затем недоумению, а потом страху. Свист наконец сообразил, что влип, и влип крупно, хотя, наверное, еще не понял, в чем заключается его провинность.

— Айда, — негромко сказал ему Савел, — Кончар ждет.

— Меня? — зачем-то переспросил Свист.

— Можешь попробовать послать вместо себя Голливуда, — сказал Савел. — Только вряд ли у тебя получится. По второму разу даже Кончар не воскрешает, а тебе до него далеко.

В толпе боязливо захихикали. Савел заметил, что люди подались назад — совсем немного, на каких-нибудь полшага, но не придвинулись, а именно попятились. Они тоже все поняли и пятились потому, что Свист больше не принадлежал к их кругу. Это был уже не покойник, как все в лагере запросто именовали воскресших, а самый настоящий мертвец, даром что мог пока двигаться и говорить, и люди инстинктивно сторонились его, как будто смерть была заразна и могла невзначай зацепить их своим черным крылом.

Савел посмотрел поверх головы Свиста на железные шесты, что стояли вдоль края ямы. Один шест все еще пустовал после того, как егорьевский байстрючонок, Гришка, разнес торчавший на нем череп метким выстрелом из Кончарова «калаша». Как нарочно, в натуре…

Свист нервно оглянулся, увидел, куда смотрит Савел, и меловая бледность на его испачканном потекшей краской лице сменилась трупной зеленью. Он снова посмотрел на Савела и открыл рот, явно собираясь что-то сказать, но Савел не дал ему такой возможности.

— Скорей, урод! — негромко бросил он. — Ты что, разозлить его хочешь?

О том, что разозлить Кончара сильнее, чем он уже разозлен, вряд ли кому-то удастся, Савел говорить не стал — ни к чему это было сейчас, да и что толку? Говори не говори — ничего от этого уже не изменится…