С этими словами он положил у изголовья кровати, рядом с подушкой, пачку сигарет и зажигалку, а потом тяжело поднялся с табурета и вышел из камеры. В дверях он посторонился, пропуская Гнуса, который держал в руках бритвенные принадлежности и курящийся горячим паром солдатский котелок с водой.
Участковый Петров, окончательно протрезвевший и оттого похожий на покойника, которому почему-то не лежалось в могиле, сноровисто собрал только что вычищенный пистолет, ударом ладони загнал на место обойму, небрежным жестом передернул затвор, поставил пистолет на предохранитель и одним точным движением вложил его в кобуру.
Пока он занимался этим привычным делом, руки его действовали слаженно и четко, как детали прекрасно отрегулированного механизма. Но когда участковый покончил с чисткой оружия и достал из пачки сигарету, с руками у него началось то, что один знакомый Холмогорова именовал «утренним тремором», — они затряслись так, что Петров с трудом попал сигаретой в рот.
Смотреть на него было больно, и Холмогоров впервые пожалел о том, что в доме нет ни капли спиртного. Алкогольная, да и любая другая, абстиненция — страшная штука, справиться с ней бывает очень нелегко, а Петрову сейчас нужны были все его силы — и моральные, и физические — для вещей более важных, чем преодоление похмельного синдрома.
— С месяц назад, — неожиданно заговорил участковый, — вспомнил я вдруг, что давненько не тренировался. Пошел в лес, подальше от поселка, чтоб ничего такого… Ну, выбрал себе мишень — дерево сухое, приметное, — отошел метров на двадцать и давай…
Он замолчал, раскуривая сигарету. В подслеповатое окошко сочились серенькие сумерки, керосин в лампе выгорел до конца, фитиль мигнул несколько раз и потух, испустив напоследок тонкую, извилистую струйку дыма. В тусклом свете наступающего утра лицо участкового выглядело землисто-серым, и впрямь как у лежалого покойника. Да и голос у него был какой-то неживой — хриплый, булькающий, будто Петрову было трудно управлять собственными голосовыми связками.
Петров глубоко затянулся сигаретой, кашлянул в кулак, сбил пепел в банку из-под камчатских крабов и продолжал неожиданно окрепшим голосом:
— Ну так вот, расстрелял я там полных две обоймы — все, что с собой было. Потом, конечно, пошел к дереву дырки считать. И что вы думаете? Насчитал четыре штуки, да и то одна по касательной прошла, по самому краю — считайте, что мимо.
— Да? — вежливо сказал Холмогоров, когда пауза затянулась.
— Вот я и думаю, — щурясь от дыма, сказал участковый, — сегодня ночью это что такое было? Ведь нельзя же было попасть, невозможно просто! А я, между прочим, когда подполковник туда побежал, уже знал, что срезал этого вчистую, наповал. Не догадывался, понимаете, — точно знал! Как будто сказал мне кто, И вообще… Я ведь стрелять не собирался. Испугался я очень, думал — ну вот, вот и смерть моя пришла. А потом гляжу: стою во весь рост, «Макаров» в руках и сволочь эта точнехонько на мушке. И видно как днем. В общем, Алексей Андреевич, нет у меня уверенности, что это я его уложил. Пистолет был мой, и пули мои, а остальное…
— И остальное было ваше, — сказал Холмогоров, поняв наконец, куда клонит лейтенант. — Не сомневайтесь, Иван Данилович, это сделали вы. А то, о чем вы говорите… Ну, считайте, что вам чуточку помогли.
— Ага, — сказал Петров. — Обратили, значит, внимание. Что ж, и на том спасибо. Лучше поздно, чем никогда.
— Пути Господни неисповедимы, — возразил Холмогоров. — Это вам кажется, что поздно, а с Его точки зрения, может, в самый раз. Может быть, вы очутились здесь, в Сплавном, не случайно. Возможно, жизнь ваша сложилась именно так, а не иначе как раз затем, чтобы сегодня ночью вы сделали эти три выстрела…
— Вы так думаете? — спросил Петров. В голосе его звучала надежда. — Нет, правда, вы тоже так думаете?
— Почти уверен, — сказал Холмогоров. — Без Божьей воли лист с дерева не упадет, так что не сомневайтесь, Иван Данилович.
— А вы, — не унимался участковый, — вы тоже это почувствовали? Вы почему меня толкнули? Ведь, если бы не толкнули, он бы меня прямо там, на месте, как белку…
— Не знаю, — сказал Холмогоров, — право, не знаю. Бывает так, что Господь в безграничной мудрости своей решает, что настало время взять дела земные в свои руки, и тогда многие из нас, вот как вы в эту минуту, теряются в догадках: что же это со мною было? А ничего особенного не было, просто случилось небольшое чудо. Кстати, — добавил он, спохватившись, — извините, что толчок получился слишком сильный. Просто не хватило времени рассчитать…
Петров хмыкнул, втягивая в легкие новую порцию дыма.
— Нашли повод для извинений, — сказал он. — Ради такого дела могли и в глаз засветить, я бы не обиделся.
— Ну, в глаз — это, пожалуй, слишком, — улыбнулся Холмогоров.
— Может, и слишком, — не стал спорить лейтенант. — А вот еще вопрос, — со странной робостью продолжал он. — Скажите, как бы это мне в веру обратиться?
Холмогоров улыбнулся.