Урановый рудник

Словом, хоть и не без труда, но выяснить, что оперативный паспорт на имя Егора Леонидовича Концова действительно был выписан соответствующим подразделением, Панину удалось. Правда, кому именно его выдали, Панин не установил, не получилось…

— А чего тут устанавливать? — вмешался Петров. — По-моему, цепочка вполне отчетливая: Донцов — Концов — Кончар. Удобно, чтоб самому ненароком не запутаться… Вот сволочь-то!

— Во-первых, — возразил Завальнюк, — ни о каком Кончаре тогда еще никто не знал. А во-вторых, Петров, уж ты-то должен понимать, что все не так просто! Ведь, скажем, с процессуальной точки зрения ты этого даже сейчас не имеешь права утверждать.

— Да, — согласился Петров, — это верно.

— Хотя, — продолжал подполковник, — догадки такие, конечно, высказывались, и довольно уверенно. Вроде все срасталось, но тут Панина повысили в должности и забросили к черту на кулички, куда-то в очень теплые края, учить приматов, которые совсем недавно освоили прямохождение, различать, где у автомата Калашникова приклад, а где, сами понимаете, дуло.

Вернулся он из этого своего обезьянника уже генерал-майором — надо полагать, оказался способным педагогом, и его приматы благополучно перестреляли тех, которых обучал кто-то другой, какой-нибудь мистер Смит из Оклахомы. Времени прошло немало, дело Донцова забылось за другими заботами — в частности, второй Чеченской войной, которую нынче модно обзывать антитеррористической операцией. Но как-то раз, опять же совершенно случайно — вот тебе, Петров, еще одно чудо, дарю для коллекции, — попался генералу Панину на глаза рапорт из барнаульского управления. Непонятно, как эта писулька попала в Москву, а уж как угодила генералу в руки, и вовсе остается загадкой. Может, он сам решил ее запросить, вспомнить, так сказать, молодость — почем я знаю?

А в этом рапорте, Петров, было кое-что про ваши здешние дела — про исчезновения, про странный мор среди участковых инспекторов, когда они, горемычные, как какие-нибудь помойные коты, вдруг, без всякой видимой причины в тайгу умирать уходили — то ли сами уходили, то ли уводил их кто… И про верования здешние странные там тоже кое-что было, в самых общих чертах конечно. ФСБ ведь не только терроризмом, контрабандой да антигосударственной деятельностью занимается, у нее интересы широкие и руки ой какие длинные! Ну, и, видно, почудилось генералу Панину в этом рапорте что-то, повеяло, видно, знакомым душком… Послал он сюда, в Сплавное, агента — осмотреться, проверить, что к чему. Пропал агент, ни слуху ни духу. Посылает второго — пропал, третьего — и тот с концами…

— И присылает он тогда тебя, — заключил Петров.

— В общем, да, — не стал спорить Завальнюк.

— Из барнаульского, значит, управления, — с легкой насмешкой добавил участковый.

— Тебе-то какая разница? — огрызнулся подполковник.

— Да никакой, — согласился Петров, — дерьмо — оно и в Москве дерьмо, и в Барнауле, и в Бийске… И в Вашингтоне тоже. Суки вы столичные, людей вам не жалко, люди для вас — пыль… Тьфу! Я, Алексей Андреевич, в управу пойду, — обратился он к Холмогорову, — свяжусь по радио с районом, подмоги попрошу.

— Да, конечно, — сказал Холмогоров, — ступайте, Иван Данилович, благослови вас Бог.

— Не ходи, дурак, — сказал Завальнюк.

— Тебя не спросил, — отрезал участковый, решительно направляясь к двери.

— Ну и катись, — сказал подполковник ему в спину. — Рация-то все равно не работает. Она, это, гм… сломалась, в общем, ваша рация.

— Ах ты, сука! — с изумлением произнес участковый.

— А насчет подмоги не беспокойтесь, — спокойно продолжал подполковник. Подмога придет — завтра к обеду, а может, к вечеру. И подмога настоящая, не какие-то увальни барнаульские. До послезавтрашнего утра на руднике будет чисто, это я вам обещаю.

— Заодно и нас зачистят, — сказал Петров.

— А это, — без тени улыбки сообщил ему Завальнюк, — уже зависит от вас, и ни от кого больше.

Глава 17

За дверью уже минуты две раздавалось невнятное бормотание охранника, перемежавшееся игривыми восклицаниями Синицы. Судя по противному голосу, на пост у камеры, где содержался пленник, снова заступил Гнус. Это обстоятельство отца Михаила обрадовало и опечалило одновременно: с одной стороны, у него давно чесались руки свернуть этому подонку шею, а с другой — жалко было Синицу, которой сейчас приходилось заигрывать едва ли не с самым отвратительным мерзавцем во всем лагере, чтобы только избежать тщательного досмотра.