Урановый рудник

— Ты вот что, девонька, — неожиданно для себя самого переменив решение, сказал ей отец Михаил. — Ступай-ка к машине одна. Поди, не заблудишься, да и не остановит тебя никто… Садитесь с Шелестом в кабину и ждите меня… ну, минут десять, что ли. Если не приду — езжайте сами, прорывайтесь, как сумеете. С гранатой это Шелест здорово придумал, это их отвлечет. И если тут заваруха начнется, тоже поезжайте, про меня не думайте. Я — как-нибудь, с Божьей помощью…

Широко распахнутые глаза Синицы мигом сощурились, потемнели.

— Ты, дяденька, это брось, — строго сказала она. — Ты про это даже и не думай, слышишь?

— А мне и думать нечего, — сказал отец Михаил, проверяя, легко ли выходит из ножен отточенное до бритвенной остроты тусклое лезвие с устрашающими зубцами на спинке. — Я уж давным-давно все передумал. Работа у меня такая, девонька: с бесом воевать. Когда словом воевать, когда делом, а когда, вот как сейчас, ножом да автоматом. А ты ступай. Тебе жить, детей рожать, жизни радоваться… Ступай, детка.

— Да какая я тебе детка?! — в прищуренных глазах вдруг заблестели слезы, и одна, не удержавшись, скатилась по щеке, оставив за собой мокрую дорожку. — Дурень ты бородатый, неужто не понял ничего?!

— Не ко времени сейчас этот разговор, — сказал отец Михаил сквозь зубы, которые почему-то оказалось невозможно разжать. — Ступай, говорю. Об этом — после, если живы будем.

— А будем? — чуть слышно прошептала Синица.

— Уж я постараюсь, чтоб были. И ты, девонька, постарайся. И вот еще что: как поедете, как граната Шелестова взорвется, ты тряпицу водой смочи и через нее дыши. И Шелест пускай так же сделает.

— Это зачем?

— Надо, — твердо сказал отец Михаил, а сам подумал: да надо ли? Поможет ли мокрая тряпка против того, что хранится в Кончаровых бочках?

И еще подумалось: если в бочках боевой газ, то его замысел лишается смысла, превращаясь в изощренный способ самоубийства. Если газ, надо садиться в машину, за руль, и гнать в Сплавное во весь дух, а тут все получится само собой…

Ну, а если не газ, а обычный бензин? А если граната почему-то не взорвется? А если у Кончара, этой хитрой бестии, всегда под рукой, наготове, исправный противогаз?

«Если бы да кабы, — насмешливо заговорил снова голос старого солдата, — так росли б во рту грибы… Был бы не рот, а огород. Айда, борода, дело надо делать. А там — как карта ляжет».

— Все, ступай, — отрывисто бросил он Синице, легонько подтолкнул ее к выходу и бесшумным скользящим шагом двинулся к лестнице, что вела на второй этаж.

* * *

Охранник на площадке второго этажа подавил очередной зевок и слегка подобрался, увидев торопливо поднимавшегося по лестнице человека. Судя по боевой раскраске, это был один из дозорных, явившийся к Хозяину с каким-то донесением, а его быстрая, деловитая и целеустремленная походка, столь несвойственная покойникам, говорила о важности доставленных им новостей.

Охранник подумал, что в последнее время новостей стало что-то уж очень много и что вообще в лагере уже который день наблюдается какая-то нездоровая суета. Машина, считай, на месте не стоит, все ездит куда-то, да не пустая, мать ее, ездит, а нагруженная под завязку — мешками со жратвой и шмотками нагруженная, бочками с бензином и соляркой, ящиками патронными и прочим барахлом, которое, между прочим, и в лагере не лишнее. Неужто правда, как Савел намекал, придется в лесу зимовать? Вот еще геморрой-то, вечно Кончар что-нибудь выдумает…

Он привычно шагнул навстречу посыльному, загораживая собой дверной проем, и поднял руку раскрытой ладонью вверх — стой, дескать, куда прешь, чудило, ствол сперва оставь…

Посыльный поднял голову, охранник заглянул ему в лицо и очень удивился: раскраска раскраской, но свои, лагерные физиономии за все эти годы примелькались ему настолько, что любого он мог узнать не то что в лицо, а даже с затылка. А вот эта рожа, размалеванная сложным боевым узором, была ему решительно незнакома, чего, если разобраться, просто не могло быть.

Охраннику даже почудилось, что он задремал-таки на посту, как уже не раз случалось, и видит какой-то дурацкий сон, навеянный анашой. Тем не менее обязанности караульного надо было выполнять, неважно, во сне это происходило или наяву, и охранник хриплым голосом вполне добродушно произнес:

— Тормози-ка, братан. Чего-то я не вкурю: вроде, карточка твоя мне незнакома… Ты в натуре кто?

Вместо ответа «братан» вдруг выдернул из ножен широкий армейский штык-нож и вогнал его караульному под грудную кость — умело, снизу вверх, по самую рукоятку. Все произошло быстро и почти бесшумно — вот именно как во сне; в следующее мгновение отец Михаил привычным жестом вытер окровавленное лезвие о спину согнувшегося вдвое охранника, оставив на пятнистой камуфляжной ткани две широких темно-бурых полосы, втолкнул нож в ножны и осторожно опустил еще хрипящее и бьющееся в конвульсиях тело на крошащийся кафель площадки.