Урановый рудник

И пули проходили навылет, наполняя воздух клочьями меха, вырванными из висевшей у него на спине медвежьей шкуры. Оконное стекло мигом покрылось сложным узором дырок и трещин и со звоном посыпалось наружу, от трухлявой рамы летели длинные щепки, а Кончар все стоял — стоял до тех пор, пока автомат в руках отца Михаила не смолк, напоследок вхолостую лязгнув затвором.

— Ступай с миром, — не своим, противно подрагивающим голосом напутствовал отец Михаил, и Кончар, будто только и дожидался этой фразы, не сгибаясь, как бревно, с шумом повалился вперед. — Постарайся там, в лесу, найти медведя с мозгами, — добавил батюшка, вспомнив застрелившегося у него на глазах Хромого, — не то опять попадешь в неприятности.

Онемевшими руками переменив в автомате рожок, отец Михаил прислушался. Казавшееся пустым здание вдруг ожило, в коридоре раздавались встревоженные крики и топот множества ног; во дворе тоже кричали, и сквозь выбитое окно, откуда тянуло ночной прохладой и куда, как в печную трубу, лениво тянулся пороховой дым, батюшка разглядел мелькание зажженных факелов.

Перешагнув через неподвижное тело — перешагнув с опаской, как будто исклеванный пулями, без малого перерубленный надвое труп каким-то чудом мог ожить и схватить его за ногу, — отец Михаил распахнул сейф и увидел, что верхняя его полка завалена какими-то картонными папками, а на нижней, как дар небес, расположился деревянный лоток, густо усаженный, как диковинными яйцами, черными ребристыми шарами гранат. Слушая нарастающий грохот сапог в коридоре, отец Михаил захватил, сколько мог, сколько успел — по одной в карманы, две на пояс и еще одну в руку. Смотрел он при этом не на гранаты, а на верхнюю полку, на папки, обложки которых, как он теперь заметил, все до единой были клеймены черным казенным штампом с надписью «СОВЕРШЕННО СЕКРЕТНО». Он ощутил мгновенный укол любопытства и подумал: «Не сейчас, потом».

«В следующей жизни», — иронически добавил его неотвязный спутник, старый солдат, и немедленно отцу Михаилу вспомнилась невесть где услышанная глупая песенка: «Наверно, в следующей жизни, когда я стану кошкой…» Вспомнившись, дурацкий мотивчик привязался к нему, прилип как смола и крутился в мозгу, бесконечно повторяясь, пока батюшка возвращался к двери через замусоренный стреляными гильзами кабинет.

Он высунул голову в коридор, чтобы оценить обстановку, и немедленно втянул ее обратно. Выбитая пулей из дверного косяка щепка застряла в волосах; отец Михаил раздраженно тряхнул головой, выдернул чеку из фанаты, отпустил рычаг и, выждав долгие две секунды, подкатом послал гранату в коридор, под ноги лесовикам. В коридоре коротко, оглушительно грохнуло, где-то еще зазвенело выбитое стекло, и отец Михаил сразу же отправил в коридор еще две гранаты — одну направо, в клубящийся серый дым, откуда доносились стоны и рыдающий, надрывный мат, и еще одну налево, в сторону лестницы, где тоже торопливо топали, лязгали железом и яростно матерились в несколько глоток.

Два взрыва почти слились в один. Справа в коридоре наступила тишина, и, выглянув, отец Михаил невольно ужаснулся тому, что сотворил собственными руками. Такого он не видел, пожалуй, даже в Грозном, в самые горячие деньки новогоднего штурма; как бы то ни было, живых в правой половине коридора, кажется, не осталось.

Зато по лестнице опять топали, хотя уже и не так густо, и яростный мат в том направлении сменился матом встревоженным, удивленным и напуганным. Там тоже кто-то стонал, визгливо и протяжно, и стонущему посоветовали заткнуться, а потом грохнул выстрел, и стоны прекратились. «Выродки», — пробормотал отец Михаил и одну за другой метнул в ту сторону обе оставшиеся у него гранаты.

Взрывы сопровождались каким-то продолжительным, рассыпчатым грохотом, похожим на шум небольшого обвала. Внизу завопили, заматерились, но по лестнице больше не топали, и, пробежав по коридору до площадки с автоматом наизготовку, отец Михаил понял почему: ветхий лестничный марш не выдержал, рухнул и теперь лежал внизу грудой переломанного, перебитого, переплетенного ржавой арматурой, густо запятнанного кровью бетона, и над этой грудой, смешиваясь с тротиловым дымом, поднималось облако едкой цементной пыли.

Кто-то оттуда, снизу, дал сквозь пыль длинную очередь; отец Михаил выстрелил наугад и, кажется, попал: внизу вскрикнули и перестали стрелять.

Вернувшись в кабинет, батюшка подумал, что теперь, когда лестницы нет, здесь можно продержаться довольно долго. Внизу бестолково метались десятки факелов, фонарей и ламп, и в их свете отец Михаил ясно различил стоявший поодаль тентованный «ГАЗ-66» — тот самый, по следам которого тысячу лет назад вышел на заброшенную узкоколейку, — а возле кабины — застывшую в позе напряженного ожидания фигурку Шелеста с автоматом наперевес. «Чертовы сопляки, — пробормотал батюшка, поднимая с пола пулемет и от живота посылая тем, кто суетился внизу, длинную очередь. — Ведь сказано же было уезжать!»