Кто-то метнулся к ней, вряд ли понимая, что она означает, но почуяв, по всей видимости, что-то неладное в этой натягивающейся струне. Отец Михаил срезал и его; убитый им человек картинно, как в старом кино про войну, взмахнул руками и всем телом упал прямо на проволоку, которая от этого рывка сразу же безжизненно провисла.
Долгие четыре секунды ничего не происходило, а потом откуда-то сзади, со стороны невидимой в ночном мраке горы, долетел слабый, приглушенный звук разрыва. За первым взрывом последовал второй, мощнее и басистее; земля под ногами вздрогнула, как вздрагивает при виде палки забитое, запуганное жестоким хозяином животное, и отец Михаил понял: началось.
Опустив автомат, он обернулся. Взрывы следовали один за другим, становясь от раза к разу все мощнее; каменный бок горы проступил на фоне неба черным силуэтом, подсвеченным мутными, дымными вспышками идущего откуда-то изнутри пламени. В этом неверном, мигающем свете отец Михаил разглядел тяжелое студенистое облако, которое выползло из недр каменного кряжа и медленно, но неумолимо покатилось вниз, по очереди глотая звезды и огоньки факелов.
Отец Михаил все еще смотрел на это облако, позабыв обо всем, когда выпущенная кем-то наугад пуля, с жужжанием прилетев из темноты, ударила его прямо в сердце, милосердно избавив от того, что последовало далее.
Глава 18
Никаких споров и разговоров больше не было — они просто сидели, избегая смотреть друг на друга, а потом Холмогоров вдруг встал, надел шляпу, натянул на плечи позаимствованный в шкафу у отца Михаила брезентовый балахон и, сказав: «Надо идти», вышел из прокуренной избы. По дороге Алексею Андреевичу пришлось отодвинуть в сторону Завальнюка, который хотел ему воспрепятствовать, и стряхнуть с себя Петрова, который вцепился в рукав его дождевика, кажется, с той же целью — не пустить драгоценного советника Патриарха в лес, на верную погибель.
В чем-то они оба, несомненно, были правы, и Холмогоров это отлично понимал. Сделать там, в лесу, он ничего не мог, и гибель его, случись с ним такая неприятность, была бы напрасной. Однако тот, чей голос погнал его из дома в тайгу, пользовался у Алексея Андреевича авторитетом несравненно большим, чем все участковые инспектора и тем более офицеры ФСБ, вместе взятые. Так что обсуждать, с его точки зрения, тут было нечего.
Вышел он, когда солнце уже далеко перевалило за полдень, и уже на окраине поселка, буквально у последнего дома, обнаружил, что и Петров, и, как ни странно, Завальнюк следуют за ним. Участковый, надо полагать, пошел за Алексеем Андреевичем, как апостол за Христом, не особо рассуждая и рассчитывая, как видно, на очередное чудо. Вот уж, ей-богу, простая душа! Сам Холмогоров никаких чудес не ждал, просто сидеть в избе и слушать, как переругиваются лейтенант с подполковником, вдруг стало невмоготу, и потянуло зачем-то в лес. Идти по дороге оказалось легче, чем сидеть на табуретке у окна. Ноги сами несли его вперед, и для Холмогорова это было достаточным основанием для столь нелогичного поступка, как эта прогулка.
Завальнюк же, по всей видимости, просто не хотел упускать из виду парочку сумасшедших, которые к тому же были теперь хорошо осведомлены о подоплеке здешних странных происшествий. В глубине души Холмогорову хотелось, чтобы подполковник пошел за ним не по велению служебного долга, а по зову сердца — все-таки Петр Иванович выглядел довольно приличным человеком и был ему чем-то глубоко симпатичен, — но выяснять, так ли это, он, разумеется, не стал, а просто, остановившись, подождал своих спутников, и дальше они пошли втроем.
Шли они, полагаясь на подробную карту местности, обнаружившуюся у Завальнюка во внутреннем кармане куртки, и показания компаса, извлеченного подполковником из другого кармана. На карте, к завистливому удивлению Петрова, были обозначены и узкоколейка, и рудник, и даже тоннель, который, пронзая толщу Салаирского хребта, выходил прямиком в соседнюю Кемеровскую область. Завальнюк объяснил, что тоннель был взорван одновременно с рудником, ввиду чего предложил не рассчитывать на экскурсию по соседней области. Петров в ответ посоветовал ему не умничать, а показывать дорогу, и подполковник с удивившей Холмогорова покладистостью взялся за дело.
Действовал он строго по науке — вертел компас во все стороны, засекал азимуты и чертил на карте карандашные прямые, которые в конечном итоге должны были кратчайшим путем вывести их к руднику. Холмогорову все это казалось пустой тратой времени, но он не спорил: момент для взятия инициативы в свои руки еще не настал, это он ощущал всем своим существом, а до этого момента было, в сущности, безразлично, чем заниматься и куда, а главное, за кем идти.