Урановый рудник

— Да какие уж тут шутки! — отмахнулась толстой, как окорок, рукой тетка Груня. — Нашел шутки… Век бы жила, таких шуток не знаючи… Это тебе знак, что засиделся ты у нас в Сплавном. Надо бы тебе, Петр Иванович, убираться отсюда подобру-поздорову, пока чего похуже не вышло.

— Это как же? — искренне удивился такой откровенности Завальнюк. — Выходит, вы знаете, к чему эта голова? Знаете, кто ее подбросил и зачем?

— Да ничего я не знаю! — моментально придя в себя и начав говорить своим обычным хрипловатым басом, отрезала старуха. — Знала бы — сказала, а чего не знаю, про то болтать не стану.

— А вы не болтайте про то, чего не знаете, — медоточивым голосом записного подлизы сказал Петр Иванович. — Вы про то расскажите, что вам известно… Ну, сами подумайте, что я начальству скажу — что головы лисьей испугался и сбежал? Начальство у меня серьезное, оно меня за это по головке не погладит.

— Оно тебя и так не погладит, — сурово сказала тетка Груня, кивнув на прикрытую брезентом гору шкурок в углу, от которой по комнате распространялся весьма недвусмысленный запашок.

При упоминании о заготовительной кампании по лицу Петра Ивановича скользнула болезненная ироничная улыбка, как будто ему напомнили о какой-то неловкости вроде появления перед гостями на собственном дне рождения в пиджаке и при галстуке, но без штанов. Улыбка эта была мгновенной, как фотовспышка, и осталась незамеченной теткой Груней. Затем Петр Иванович тяжело вздохнул, развел руками и повесил голову.

— Ты не вздыхай, — заметно смягчаясь, пробасила старуха. — Вздыхать раньше надо было. Ладно, слушай, перескажу тебе, про что наши бабы промеж собой болтают. Сама-то я во всю эту чепуху, в нечистую силу да в оборотней не верю, однако ж места у нас глухие, и случиться всякое может. Поговаривают, что головы эти лисьи вроде какая-то нечисть лесная людям подкидывает. Ну, вроде знака: проваливай, мол, покуда цел, не то и пожалеть не успеешь. Говорят, участковый наш — не пьяница этот, Петров, а тот, что до него был, — вот так же у себя дома лисью голову нашел. Вечером нашел, а утром не стало его, как и не было.

— Да неужто правда? — изумился Петр Иванович.

— Голову-то я не видала, а что участковый пропал — истинная правда. Всем поселком его искали, и из города приезжали, и с вертолетами… Не нашли. Как в воду канул! Да и не он один, у нас тут много народу пропадает — тайга.

— И что же, все, кто пропал, получили лисьи головы?

— А я почем знаю? Говорят, некоторые получили. Я в эти байки не верю, а только людей-то нету! И тебя здесь не будет — так ли, эдак ли… Либо сам уедешь, либо пропадешь ни за что ни про что.

— М-да, — озадаченно произнес Завальнюк. Многое из того, о чем поведала ему тетка Груня, он знал даже лучше ее, но вот о лисьих головах слышал впервые. В свете этого сообщения лежавший под кроватью охотничий трофей приобретал совершенно иной, зловещий смысл.

— И вот что, — суровея прямо на глазах, продолжала хозяйка, — съезжай-ка ты, милок, с квартиры. Мне здесь покойники ни к чему. Вот позавтракаешь и сразу съезжай. Человек ты хороший, уважительный, я на тебя зла не имею, однако свой интерес блюсти должна. Не ровен час, и меня заодно с тобой укокошат…

— Да вы что? — растерялся Петр Иванович. — Куда же я пойду?

Старуха была непреклонна.

— А куда хочешь, туда и иди, хоть в управе ночуй, у Петрова на столе. Пускай защищает, раз в милиционеры подался.

— А он сумеет?

— Петров-то? Ох, не знаю. Никудышный из него защитник, да и человек, как я погляжу, никудышный. Ты думаешь, он почему пьет? Со страху, вот почему! Лишний шаг по поселку ступить боится, вот и глушит водку без просыпу, чтоб людям в глаза глядеть не стыдно было.

— А чего боится, он знает?

— Это ты, милок, сам у него спроси. Я так мыслю, что ничего он не знает и знать не хочет. Когда не знаешь, оно и не так страшно. Хотя, может, и знает… Или догадывается. Ладно, хватит уже лясы точить. Завтракать иди, еда на столе стынет…

Все попытки смягчить вредную старуху и заставить ее переменить решение оказались безуспешными, и после завтрака Петр Иванович с огромным сожалением покинул просторную и уютную избу тетки Груни, неся в руке неразлучный портфель. Заготовленные шкурки он по договоренности с хозяйкой перетаскал в сарай, брезгливо морща нос и отворачивая лицо. Теперь, налегке шагая по улице в сторону управы, он испытывал что-то вроде легких угрызений совести: хоть тетка Груня и выставила его за порог, не особенно при этом церемонясь, оставлять у нее в сарае груду разлагающегося гнилья было, с точки зрения Петра Ивановича, чересчур жестоким наказанием.

Завальнюк шагал широко, наверстывая потерянное время. Часы показывали без четверти десять; что-то подсказывало Петру Ивановичу, что Холмогоров тоже вот-вот явится в управу, если уже не явился, чтобы поделиться с Петровым своими вчерашними впечатлениями. У Петра Ивановича тоже был к участковому серьезный разговор, и провести его заготовитель хотел без свидетелей, да еще и таких грамотных и квалифицированных, как советник Патриарха.