Гардероб отца Михаила поражал своей скудостью; одежда в шкафу была того сорта, что обыкновенно выносится на помойку людьми даже очень скромного достатка. Холмогоров обнаружил там ветхий, латаный-перелатанный подрясник, а внизу, в самом углу шкафа, еще один — поновее, но разорванный под мышками и во многих местах прожженный, как будто в нем тушили пожар. Здесь же, на полочке, среди облезлых заячьих треухов нашлась линялая скуфейка; были здесь также старенькая телогрейка, видавший виды овчинный тулуп, несколько траченных молью свитеров, давно вышедший из моды цивильный костюм-тройка и какой-то невообразимый брезентовый балахон, покроем напоминавший плащ и снабженный огромным треугольным капюшоном.
Холмогоров остановил свой выбор на этом плаще. Раздвинув обремененные обветшалой рухлядью плечики, на которых висел гардероб отца Михаила, Алексей Андреевич потянулся за плащом и вдруг увидел выкрашенную в казенный серый цвет стальную дверцу — высокую, узкую, очень прочную на вид и оснащенную замком, ближайший собрат которого находился, надо полагать, в радиусе не менее полутора сотен километров от этого места.
Перед Холмогоровым, вне всякого сомнения, был оружейный сейф. Он в задумчивости постучал по дверце согнутым указательным пальцем; железо ответило глухим металлическим звуком. Затем он обернулся и отыскал взглядом стоявший на книжной полке сборничек поэтов девятнадцатого века. В сочетании с сейфом эта опаленная огнем книга смотрелась как-то по-новому; видимо, отец Михаил действительно был очень интересным и, мягко говоря, противоречивым человеком с богатой биографией. Никто не хранит в стальном оружейном шкафчике белье и носки, так же как никому не придет в голову держать книги и одежду в холодильнике. И никто не потащил бы в такую даль столь тяжелую и громоздкую вещь, если бы в ней не было нужды.
Следовательно, отец Михаил держал в доме оружие, и притом серьезное. Конечно, даже плохонький охотничий дробовик полагается хранить вот в таком железном шкафу, однако кто здесь соблюдает это правило? Оружие для таежных жителей — такой же повседневный предмет, как топор, лопата или, к примеру, ложка; оно всегда находится под рукой, да и стоит вот такой шкафчик едва ли не больше, чем средний местный житель зарабатывает за год…
Да, отец Михаил был не прост; видимо, реалии здешней жизни здорово прижали его, раз он, приходской священник, о котором с большим уважением отзывался сам архиерей, решил подкрепить слово Божье силой огнестрельного оружия.
Однако участковый Петров, описывая свою последнюю встречу с отцом Михаилом на окраине поселка, прямо заявил, что батюшка отправился в лес безоружным — отправился вопреки его, лейтенанта Петрова, уговорам… Значит, на оружие он не надеялся; значит, решил все-таки обойтись словом Божьим, и не это ли в конечном итоге стоило ему жизни?
Оружие находилось здесь, скрытое от глаз тонкой стальной пластиной. Некоторое время Холмогоров смотрел на дверцу шкафчика, а потом пожал плечами: ну и что, собственно? В шкафчике оружие, в банковском сейфе — деньги, в земле — полезные ископаемые, а в корове — молоко… Какое все это имеет отношение к делу? Да никакого!
Он снял с вешалки брезентовый плащ и натянул его на плечи. Плащ был ему велик; видимо, отец Михаил отличался крупным телосложением. В углу у двери стояли резиновые сапоги приблизительно сорок пятого размера. Алексей Андреевич с сомнением покосился на эти исполинские бахилы и решил: бог с ними, с модельными ботинками, пускай пропадают. Ботинок, конечно, жаль, но личный советник Патриарха не должен выглядеть пугалом, сбежавшим с заброшенного огорода…
Возле калитки опять ошивался Могиканин. Калитка была приоткрыта — вчера вечером, уходя, Завальнюк забыл закрыть ее на щеколду, — но деятельный поросенок, видимо, не признавал легких путей и потому в поте своего пятачка сооружал подкоп под забор буквально в полуметре от калитки. Это было тем более странно, что в огороде отца Михаила поросенка не поджидало ничего, кроме крапивы и пырея, которые в преизрядном количестве произрастали и с внешней стороны забора.
— Глупый ты зверь, Могиканин, — сказал ему Алексей Андреевич. — Ведь всех своих сородичей пережил, а все равно дурак-дураком…
Могиканин повернул к нему перепачканный землей пятачок и деловито хрюкнул: отвали, мол, дядя, не мешай; ты здесь человек посторонний, а мне много успеть надо, покуда хозяин не вернулся…
— Как есть дурак, — сказал Холмогоров.
Поросенок хрюкнул и вернулся к прерванному занятию. В его хрюканье Алексею Андреевичу почудилось знаменитое «хр-р-р — тьфу!», а измазанная землей поросячья рожица как две капли воды походила на обманчиво простодушную физиономию заготовителя пушнины.