Ночь прошла спокойно — никто не заглядывал в окна, не шастал по двору и не пробовал на прочность дверь, которая, к слову, запиралась только изнутри, да и то лишь на деревянную щеколду вроде тех, которые до сих пор можно встретить в некоторых деревенских нужниках. Спокойствие это, однако, было обманчивым и служило Алексею Андреевичу очень слабым утешением. Следы, оставленные кем-то возле дома, были недвусмысленным предупреждением; это был самый настоящий ультиматум, предложение убираться подобру-поздорову и не путаться больше под ногами. Следовательно, присутствие Холмогорова в Сплавном кому-то очень мешало.
Но кому? Нечистой силе, на присутствие которой в здешних местах намекал в разговоре Потупа? Откровенно говоря, в этом Холмогоров очень сильно сомневался. Поверить в то, что вчера вечером под его окнами прогуливался медведь-оборотень, ему было трудно — труднее, пожалуй, чем атеисту. Невежда, во всеуслышание объявляющий себя атеистом лишь потому, что его так воспитали семья, школа и в особенности улица, гораздо больше подвержен самым мрачным суевериям, чем в высшей степени просвещенный христианин, каким несомненно являлся Алексей Андреевич Холмогоров. Медвежьи следы, посреди огорода вдруг превратившиеся в человеческие, были неуклюжей попыткой напугать советника Патриарха, столкнуть его в пучину древних подсознательных страхов. Подстроить это было совсем нетрудно; однако, даже понимая, что это скорее всего подстроено, любой человек на его месте невольно задался бы скользким вопросом: «А вдруг?..» Вопрос этот, чего греха таить, возникал и у Холмогорова, однако он-то, в отличие от большинства своих современников, был в состоянии отделить злаки от плевел и хорошо понимал, что вчерашнее происшествие было просто попыткой посеять в его душе суеверный ужас.
Другое дело — Степан и Григорий Егорьевы. Они тоже, видимо, кому-то мешали — мешали, наверное, уже давно, а вот умерли только теперь, с появлением в поселке Холмогорова и Завальнюка. Это наводило на размышления; похоже, Егорьевы знали что-то, чего не должен был знать приезжий советник Патриарха. И информация эта была так важна, что их убили, пока они не начали говорить.
Что они знали? О чем или о ком?
Чем больше Холмогоров думал об этом, тем чаще и неотвязнее возникало перед его внутренним взором простецкое и вместе с тем хитроватое лицо заготовителя пушнины Петра Ивановича Завальнюка. Завальнюк, как нарочно, постоянно оказывался в самом центре событий, не принимая, однако, в них непосредственного участия. Он все время лез в глаза, был рядом с Холмогоровым, обеспечивая себе тем самым стопроцентное алиби, и понимал в происходящем, казалось, намного больше, чем Алексей Андреевич.
Взять хотя бы вчерашние хождения по огороду отца Михаила в сгущающихся сумерках. Для начала такой вопрос: зачем вообще Завальнюк увязался провожать советника? Далее: почему в кармане у него так кстати оказался фонарик? Он что, все время таскает его с собой? А может быть, он взял фонарик нарочно, заранее зная, что произойдет дальше?
И вообще, если бы не Завальнюк, Алексею Андреевичу вряд ли пришло бы в голову на ночь глядя идти в темноте выслеживать медведя. С утра он мог заняться совсем другими делами, и тогда все старания того, кто наследил на грядках, — именно на грядках, где следы легче всего разглядеть непривычному к таким занятиям городскому жителю! — пошли бы прахом. Да и потом, даже если бы Холмогоров обнаружил следы утром, при ярком солнечном свете, эффект был бы уже не тот…
Так, может быть, во всем виноват Завальнюк? Что он не тот, за кого себя выдает, Холмогоров понял почти сразу. Он с самого начала был темной лошадкой, и очень может статься, что Степан Егорьев и сын его Гришка погибли именно потому, что слишком хорошо знали, кто таков Иван Петрович Завальнюк на самом деле. И за Холмогоровым вчера вечером он увязался скорее всего затем, чтобы, во-первых, отвести от себя возможные подозрения, а во-вторых, убедиться, что Холмогоров нашел все заготовленные для него сюрпризы, ничего не пропустив. Ну, и насладиться произведенным эффектом, разумеется…
Холмогоров вздохнул и одним глотком допил совершенно остывший чай. Нужно было действовать, но как? В сложившейся ситуации требовалось что-то немедленно предпринять, но что именно? В том-то и беда, что в данный момент советник Патриарха всея Руси Алексей Холмогоров не мог. ничего предпринять. Он не мог даже покинуть Сплавное, поскольку катер, единственное средство сообщения этого медвежьего угла с цивилизованным миром, ожидался еще не скоро. Принять предложение Потупы и отправиться вниз по течению в наемной лодчонке? А потом твое тело выловят из реки километров на сто ниже по течению и непременно скажут: несчастный случай, бывает… Понес же его черт на реку! И Потупа, когда к нему придут с вопросами, только разведет руками: я, дескать, его предупреждал, что это опасно, так разве он послушает? Кто он, а кто я…