Стремясь развеять эти сомнения, Оппенгеймер часто в своих рассказах о новых исследованиях шел дальше, чем нужно по соображениям секретности. Он искренне верил, что бомбу можно изготовить приблизительно в течение года, однако не мог гарантировать, что новое оружие оправдает ожидания. Дело могло обернуться всего лишь «атомным пшиком».
Оппенгеймер не скрывал: тем, кто даст согласие работать по созданию атомной бомбы, придется подписать контракт об уголовной ответственности за разглашение секретности и остаться в местах работы на все время войны. Он откровенно информировал, что ученые и их семьи будут отрезаны от внешнего мира и в первое время им придется жить далеко не в комфортабельных условиях. Кроме того, фамилии ученых не будут фигурировать ни в одном из документов и у всех отберут паспорта. Они будут работать, но их как бы не существует! Это было похоже на содержание под стражей, но зарплаты Оппенгеймер обещал огромные и ради денег многие согласились на участие в Манхэттенском проекте.
Это был первый случай в науке, ученые добровольно согласились на работу и существование, резко отличающееся от их прежнего образа жизни. Они беспрекословно приняли требование не опубликовывать своих открытий до окончания войны и сами подписались на необходимость сверхсекретности. Но военные власти в своих ограничениях пошли еще дальше. Они возвели незримые стены секретности вокруг каждой отрасли исследований так, что ни один отдел не знал, чем занимаются другие. Из огромной армии ученых, занятых в «Манхэттенском проекте», человек двенадцать знали весь план в целом и очень немногие из всего персонала понимали, что работают над созданием атомной бомбы.
— Мы собрали здесь величайшую коллекцию дорогостоящих «битых горшков», — надменно и пафосно произнес Гровс на первом собрании коллектива ученых, — и всё для того, чтобы вы в кратчайший срок смогли реализовать секретный проект правительства США! Результат работы Манхэттенского проекта будет аргументом политического уравнения послевоенного мира! Вы должны помнить об этом…
— Генерал, позвольте не согласиться с Вами, — вежливо отреагировал Оппенгеймер, вступившись за ученых, — сравнивая коллектив, собранный здесь для решения важной государственной задачи, с коллекцией «битых горшков», Вы оскорбляете ум нашей страны! Здесь собран интеллектуальный потенциал США, и мне бы хотелось, чтобы «мускулы» прислушались к «головному мозгу»!
Казалось бы, возник первый публичный конфликт между руководителями проекта, но к удивлению собравшихся ученых генерал извинился и постарался перевести всё на шутку. Гровс был знаком каждому из них, как человек безжалостный, самоуверенный, эгоцентричный и саркастический, но его реакция на замечание Оппенгеймера показала, что главной силой проекта всё же являлись ученые. Понимал это и Гровс, поэтому идти на конфронтацию с главной половиной коллектива, он счел стратегически неправильным, и, переступив свое тщеславие, извинился.
Оппенгеймер, напротив, считался в ученых кругах человеком мягким, чувствительным, иногда настроенным на философский лад, несмотря на возникающую иногда у него импульсивность. Он прекрасно понимал, что ему нужно сплотить ученых на достижение главной цели. Для этого необходимо заботиться об их быте, создавать творческую атмосферу, внимательно выслушивать собеседника, говоря ему, что выполняемая им индивидуальная работа исключительно важна для всего проекта, и без нее никак нельзя обойтись. С другой стороны успешная реализация Манхэттенского проекта в первую очередь должна была обеспечиваться слаженной работой Гровса и Оппенгеймера. И эти два разных человека прониклись пониманием ситуации, взаимной симпатией, уважением и впоследствии никогда не ссорились.
На второй день после своего назначения генерал приказал купить участок земли в Ок-Ридже штата Теннеси размерами в 90 квадратных миль под будущие производственные мощности и начать завоз туда урановой руды из Конго, Канады и Колорадо, единственного ее источника в США. Оппенгеймеру стало известно об этом сразу после его приказа, он искренне удивился самонадеянной решительности Гровса, который, не посоветовавшись с ним, единолично принял решение. Смолчать Оппенгеймер не мог, но и чрезмерной категоричности не проявлял.
— Генерал, какие производственные мощности Вы начинаете строить в Ок-Ридже? — с улыбкой на лице поинтересовался Оппенгеймер.
— Электромагнитный, газодиффузионный и тепловой заводы, — отвечал Гровс, — а также первый реактор по производству плутония. А почему Вас это удивляет?
— Потому что мы не проводили еще никаких серьезных экспериментов по обогащению урана в промышленных масштабах, — спокойно отвечал Оппенгеймер, — и не знаем, насколько газодиффузионный метод будет эффективнее центрифугирования, электромагнитного разделения изотопов или скажем термодиффузионного.
— Но группа Купера уже закончила чертежи, — удивился Гровс, — они предусматривают в своих расчетах переоборудование завода, так чтобы мы могли с успехом перейти с одного вида обогащения на другой.