Urban commons. Городские сообщества за пределами государства и рынка

Города были центрами торговли, а затем – и промышленности. Они были и остаются местами сосредоточения политической и экономической власти. Практики производства совместности (commoning practices) всегда бытовали в городах; однако в отношении городской совместности не существовало ни законодательных положений, ни прав, спущенных сверху, – в отличие от сельскохозяйственных земель. В городах действовали права торговцев и ремесленников; беднякам же прав не полагалось, и они могли лишь рассчитывать на чью-либо милость. Во времена раннего капитализма «законы о бедных» (poor laws) приводили к криминализации и подавлению городской бедноты41; неимущим крестьянам везло больше городских собратьев – до какой-то степени они могли обеспечивать себе независимое и достойное существование, притязая на ресурсы общего пользования, пусть даже это теоретически существующее право постоянно оспаривали помещики и правители.

Фермеры, вынужденные перебираться в город из‐за огораживаний, проводимых знатью и буржуазным правительством, перевезли с собой практики производства «общинности». Однако практики трансформировались согласно требованиям промышленного капитализма. Самоорганизация пролетариата привела к появлению первых систем совместного страхования, а также потребительских и жилищных кооперативов; эти институции настолько укрепили политическое положение рабочего движения, что сделали возможными расширение политической вовлеченности и улучшение условий труда42. Государство взялось обеспечивать социальную и экономическую безопасность, предоставлять жилье и инфраструктуру – с приходом фордизма эти задачи стали государственным приоритетом, и их значимость не меркла ни при «Новом курсе» Рузвельта, ни при формировании европейских государств всеобщего благосостояния. В данном случае мы можем говорить об «огосударствлении» совместности. Определенно, Мануэль Кастельс подразумевал именно такой тип фордистского поселения, называя города пространствами «коллективного потребления»43, в которых государственный сектор предоставляет все необходимое. Государство и рынок должны были обеспечивать благосостояние и безопасность, а либеральная демократия – гарантировать равные для всех права. Действуя сообща и единовременно, они позволяли горожанам надеяться на светлое будущее. Идея «общинного»44 (commons) казалась совершенно устаревшей и не соответствующей требованиям эпохи модерна. Так «общинное» отделили от городских практик.

Однако даже в те времена рост качества жизни не затрагивал всех и каждого. Уже Анри Лефевр в 1968 году акцентировал необходимость «права на город», права на участие в городской жизни, которое должно быть доступно в том числе и маргинальным группам45. За прошедшие десятилетия социальное исключение лишь усилилось и стало больше распространяться. Городское пространство коммодифицировалось и стало эксплуатироваться в соответствии с требованиями неолиберальной городской политики46, что воскресило требования «права на город». Как и раньше, люди стекаются в города, надеясь обрести работу, жилье и пространство для жизни. Капиталисты, напротив, расценивают город как поставщика выгодных инвестиционных возможностей. Городским правительствам приходится удовлетворять интересы и тех и других; но в ситуации постоянного бюджетного дефицита они вынуждены служить нуждам капитала. Так, города функционируют сообразно логике эксплуатации, исключающей из внимания качество жизни большинства горожан. Все меньше людей могут участвовать в коллективном потреблении, о котором говорил Кастельс. Нарастающая эксплуатация городов ведет к новым огораживаниям, и в силу этого все большее число горожан теряет доступ к пространству и ресурсам, поскольку им не хватает финансового капитала, – и это состояние значительно ограничивает их агентность (agency). Результат таких трансформаций – бессилие и фрустрация, все больше захватывающие молодежь (но не только), которая не видит перспектив на будущее. Горожане переживают утрату контроля над собственными жизнями. Они не чувствуют, что экономика в них заинтересована, а политики действительно представляют их интересы. Кажется, что их роль сведена к одному лишь потреблению, на которое остается все меньше средств.