Урод

Девушка удобно устроилась на кровати, подтянув к себе ноги, и принялась за инжир, запивая его апельсиновым соком. Вкуснотища! Но отчего ей действительно становилось сладко, так это от его присутствия здесь. От его энергии, что он излучал и щитом накрывал ее и ребенка. От его любви, которую он выплескивал на нее, не жалея ресурсов своей души.

— Сначала ты расскажи, что с тобой.

— Вирус какой-то. Врачи тут толком ничего не объясняют. Дают лекарства и обещают скоро выписать. Температура спала, нос успокоился, кашель стал меньше. Все хорошо. — Теперь от зубов Элины пострадала хурма, а стакан снова наполнился ярко-оранжевым, точно нектар самого солнца, соком. — Не томи, Сашка, говори.

— Да о чем говорить? Если бы я не знал, что это моя мать, никогда бы по этой высокомерной сучке не догадался о нашем родстве. Точнее, о моем родстве с ее яйцеклеткой. Больше у нас ничего общего.

Элина чуть не подавилась, но сок успел проскочить в нужные отделы пищевода, и она просто прокашлялась.

— Саш, что ты такое несешь? Это же твоя мама.

— Откуда вообще у людей такой пиетет перед матерью? Тоже мне звание героя вселенной. Мать — это не женщина, которая раздвинула перед кем-то ноги, а потом выплюнула кровавый комок рефлексов и инстинктов из себя, забывая о нем навсегда. Моя нянечка, как у Пушкина, знаешь ли, является мне больше матерью. Я помню ее лицо по ночам, ее сказки, ее за завтраком. Так же помню деньги, которые отсчитывал отец и платил ей. Класс. На всех этапах моей жизни меня покупали и продавали.

— Саш… — Она погладила его по руке, ощущая комок боли где-то посредине грудной клетки. Так бьется ее сердце в унисон его горю. — Сейчас-то никто тебя не покупает и не продает. Надеюсь, я смогу выкупить тебя у этой боли со временем. Я, конечно, тоже не подарок… скорее петарда в подарочной упаковке, но я научусь любить, как надо.

— Эль, нельзя уметь любить, как надо. Нет такого понятия «надо любить». Любить не надо, любить — это чувствовать. А у чувств нет долженствования. Чувства не обязаны быть взаимными, не обязаны не угасать, не обязаны вообще быть. Если ты чувствуешь уют, когда я рядом, мне больше ничего не нужно. Значит, ты ощущаешь мою любовь, а я готов дарить тебе ее до тех пор, пока не выгорю, или пока ты сама не попросишь забрать все подарки назад.

— Хочу домой. Хочу лежать с тобой на одной постели, под одним одеялом. Хочу слушать, как бьется сердечко нашего ребенка, как ты дышишь, как дышу я. Хочу знать, что все эти дороги сошлись-таки в конечной точке.

— Поэтесса ты моя ненаглядная, — улыбнулся Алекс и оставил поцелуй на ее носу.

— И что, больше новостей нет от встречи с матерью? Совсем никаких?

— Ну есть, конечно, кое-что еще, но, я думаю, нет смысла об этом говорить.

— Давай вместе думать? Я за то, чтобы ты поделился со своей семьей всем, без остатка.

Мужчина вздохнул. Этого он всегда хотел: делить всю свою жизнь, каждую победу и каждое поражение, бесконечную радость и бездонную печаль со своей семьей.

— Мать отдала мне кое-какие пустующие постройки в Москве и Питере. Там можно было бы открыть что-нибудь… Я набросал примерные варианты: продуктовый магазин, бутик или бар на худой конец. Можно открыть сеть… Но это все мечты, не более.

— Ничего себе она расщедрилась!

— Сам в шоке. Наверное, старость ударила в голову. Бес по всем ребрам прошелся.

— А почему это только мечты?

Элина сама не заметила, как уже хрустела шоколадной вафлей и посматривала на зефирку. Вот это она проголодалась! И до любви, и до еды. Этот мужчина утолил все ее аппетиты.

— Потому, что нужны огромные деньги на развитие даже для одного такого помещения. Есть возможность взять кредит, но… Нет, — он отчаянно мотнул головой, — не вариант. Это как играть на свою жизнь в карты. Проиграешь.

— Ты можешь говорить яснее? Не приключенческий роман пишешь, Стивенсон.

— Есть предложение взять необходимую сумму под залог нашей квартиры.

— Что?!

Кусочек вафли упал на белую простыню, засыпая всю постель крошками.

— Какое, однако, кабальное предложение.

— Эля, не переживай, — успокоил ее Алекс. — Я не давал своего согласия. И квартира твоя. Не переживай, все хорошо. Дождь начался.

Он отошел к окну, чтобы скрыть свое разочарование. Можно этими бумагами разжечь огонь в камине, больше они ни на что не сгодятся. Ну и ладно. Завтра устроится на какую-нибудь работу, любую, какую первую найдет в газете. Хватит мечтать о несбыточном. Он отхватил свой кусок красивой жизни, пора закрыть рот на замок.

— Саш, ты расстроился?

— Нет, Эль. Дождь заслонил все мокрой стеной. Слышишь, как ветер завывает?

— Угу. Словно одинокий волк в лесу.

— Точно.