Уродливая любовь

Взгляд Майлза по-прежнему сосредоточен на пальце, который замирает прямо над пуговицей моих джинсов. Он даже не касается тела, но по моему пульсу этого не скажешь. Майлз медленно ведет ладонью по моему животу, затем перемещает ее на талию и в следующий миг берет меня обеими руками за бедра и притягивает к себе.

На секунду он закрывает глаза, а когда снова их открывает, то смотрит уже не вниз, а прямо мне в лицо.

– Я мечтал поцеловать тебя с тех пор, как ты зашла ко мне.

– Ты невероятно терпелив!

Майлз бережно дотрагивается до моих волос.

– Будь я невероятно терпелив, ты не была бы сейчас со мной.

Я цепляюсь за последнее предложение и пробую разгадать его смысл, но едва наши губы встречаются, как я утрачиваю интерес к словам, которые произнес его рот. Теперь меня интересует только сам этот рот.

Наш поцелуй – медленный и спокойный, не то что мой пульс. Правой рукой Майлз придерживает меня за голову, левой – за талию. Он исследует мой рот так неторопливо, словно намерен провести за ширмой весь день.

Остатки моей воли уходят на то, чтобы не обвиться вокруг Майлза руками и ногами. Пробую проявлять терпение, как и он, но это нелегко, когда его пальцы, руки и губы вызывают во мне такую бурю.

Дверь в подсобку открывается, слышен стук каблуков. Майлз перестает меня целовать, и мое сердце возмущенно кричит. К счастью, крик этот можно только почувствовать, но не услышать.

Вместо того чтобы отстраниться и пойти к прилавку, Майлз берет мое лицо в ладони и несколько мгновений молча смотрит. Легонько гладит большими пальцами по щекам и тихо вздыхает. Морщит лоб и смыкает веки. Потом прижимается лбом к моему лбу, и я чувствую его внутреннюю борьбу.

– Тейт… – Майлз тихо шепчет мое имя, но я отчетливо слышу сожаление в тех словах, которые он еще не произнес. – Мне нра… – он открывает глаза и смотрит на меня. – Мне нравится тебя целовать.

Не знаю, почему Майлзу так трудно было произнести это вслух, но к концу фразы голос у него оборвался, точно он не хотел договаривать до конца.

Как только слова слетают с его губ, Майлз отстраняется и быстро выходит из-за ширмы, будто хочет убежать от собственного признания.

«Мне нравится тебя целовать…»

Кажется, он жалеет, что произнес эти слова, а я почти уверена, – до самого вечера буду повторять их про себя.

Минут десять бесцельно брожу по магазину, снова и снова прокручивая в голове эту фразу, и жду, пока он оформит покупку. Когда возвращаюсь к прилавку, Майлз уже протягивает продавщице кредитную карточку.

– Мы все доставим в течение часа, – сообщает продавщица и хочет убрать покупки за прилавок.

Майлз берет у нее один из пакетов.

– Этот я возьму с собой, – поясняет он и оборачивается ко мне. – Готова?

Чувствую, что температура на улице упала градусов на двадцать. Хотя, возможно, после жарких объятий в магазине мне это только кажется.

Доходим до угла. Я продолжаю путь к дому, а Майлз вдруг останавливается. Он достает что-то из пакета, рвет полоску бумаги, и в руках его разворачивается одеяло.

Нет, не может быть…

Майлз протягивает одеяло старику, который все еще сидит, скрючившись от холода, на тротуаре.

Ни тот, ни другой не произносят ни слова.

Пустой пакет отправляется в урну, и Майлз догоняет меня, уставившись в землю. Пока шагаем к дому, он на меня не смотрит.

Хочу сказать ему спасибо, но молчу. Иначе получится, будто я думаю, что он сделал это для меня.

А я знаю, что не для меня, а ради замерзающего нищего.

* * *

Едва мы вернулись, Майлз попросил меня уйти – не хотел, чтобы я видела квартиру, пока он все не обустроит. Оно и к лучшему: у меня полно домашних заданий. Развешивание штор в мой график никак не вписывается, и я благодарна Майлзу, что он не стал рассчитывать на мою помощь.

Похоже, мысль о новых шторах Майлзу приятна: вид у него довольный, насколько Майлз вообще может быть довольным.

Прошло уже несколько часов. Меньше чем через три нужно быть на работе. Закрадывается мысль, что Майлз и не собирался приглашать к себе. Как вдруг от него приходит эсэмэска.

Майлз: «Ты уже поела?»

Я: «Да».

Обидно, что я поужинала, но мне надоело ждать. К тому же насчет ужина он не говорил.

Я: «Корбин соорудил мясной рулет вчера. Принести тебе?»

Майлз: «Давай. Умираю с голоду. Приходи».

Я оборачиваю фольгой тарелку с рулетом и выхожу из квартиры. Не дождавшись даже стука, Майлз открывает дверь и берет из моих рук тарелку.

– Подожди здесь.

Он проскальзывает в дверной проем и тут же возвращается – уже без рулета.

– Готова?

Сама не пойму, как я догадалась, что Майлз обрадован: он даже не улыбается. Услышала новую интонацию в его голосе. Как здорово, что Майлза радует такая простая вещь, как новые шторы. По-моему, мало что в жизни приносит ему удовольствие, и мне приятно видеть его таким.

Майлз распахивает дверь настежь, и я вхожу внутрь. Шторы уже на окнах – перемена маленькая, но кажется огромной. Когда знаешь, что Майлз прожил здесь четыре года и только теперь обзавелся шторами, вся квартира воспринимается иначе.

– Отличный выбор, – хвалю я, удивляясь, как эти шторы подходят к характеру Майлза, насколько я вообще его знаю.