Уроды

От Ольки тоже отъебались, когда за ней однажды заехал в школу рослый пацан на «восьмерке». Лазаренко, чмокнув того в губы, демонстративно посмотрела на пялящихся одноклассников, хихикнула и залезла в машину. Только Панкову и Дэна это не удивило. Они и так все знали. Дэн потом сказал Зябе и Коту, что Олька с кем-то из центровых встречается и лучше на неё не смотреть.

А вот Куркина купалась во внимании, но ноги раздвигать не спешила. Дошло до того, что ей даже Артаусов написал стихотворение, где признался в любви. И потом сидел красный все шесть уроков, потому что Куркина отдала стихотворение уродам, которые визжали и рычали, читая его на переменах и во время уроков.

– Так, блядь, и написал, – упрямо повторил Кот, вертя в руках замызганный листочек. – Типа «сердце мое кровью обливается, когда красота моя с кем-то ебаица».

– Да не гони, Котяра, – ржал Зяба. – Он там в жопу хочет присунуть. Вон, между строк читай. «Шоколад глаз твоих». Сразу понятно, что про очко.

Артаусов сидел молча, сжимая худые кулаки и играя желваками. Мне было его жалко, а когда я посмотрел на него, то увидел набухшие в глазах слезы.

Теперь к тому, чтобы отстоять свое, добавились и другие вещи, но касалось это только девчонок. Алёнка, бледнея, когда на ней останавливался блуждающий взгляд Кота, спешила поскорее сбежать из школы после уроков, а если кто-то протягивал к ней лапы, без стеснения лупила линейкой по пальцам. Но её задирали слишком редко, предпочитая более симпатичных девок, которые не ходят в старых мамкиных вещах и на сальные шутки отвечали улыбкой. Кто-то сдавался, а кто-то берег себя до выпускного. Но я почему-то думал об Алёнке. И о том, что буду делать, если охуевший Кот вдруг изберет её своей целью. Промолчу я? Или…

Глава двенадцатая. Двойные стандарты, нервные срывы и лето в городе.

Двойные стандарты учителей часто мелькали в моей тетрадке, но чем ближе был выпускной, тем ярче они становились. Кукушка закрывала глаза на списывание тех, кто посещал её курсы или снабжал втихаря продуктами. Антрацит без зазрений совести ставила Зябе четверки, но я видел, что он сдавал просто пустой лист. Не трогали только редких отличников и хорошистов, в том числе Алёнку. Алёнка твердо хотела закончить школу с одними пятерками, о чем сказала мне однажды во время «обеда», когда мы трескали бутерброды с салом и мягкими помидорами.

– Мне нужна медаль. Это мой единственный шанс уехать отсюда, – тихо ответила она, задумчиво вертя в руках недоеденный бутерброд.

– Что-то мне подсказывает, что у тебя все получится, – улыбнулся я, вгрызаясь в хлеб и резиновое сало. – Завтра папка должен колбасы ливерной принести. Заебало это сало уже.

– Правда? – спросила она.

– Конечно. Он, как зарплату получает, так сразу ливеруху на мясокомбинате у другана берет. Свежую.

– Нет, – рассмеялась Алёнка. – Я про то, что у меня получится.

– Конечно, блядь, получится, – возмутился я и взмахнул рукой. Кусочек сала шлепнулся на пол рядом с ногой, но мне было на него похуй. – Этой школе нужен хоть один настоящий отличник. Антрацит вон у Зябы пустой лист на контрольной забирает, а потом ставит четверку. Дэн вообще в наглую переписывает у Шпилевского на глазах учителей. А ты… ты молодец, Алёнка.

– Правда? – кончики её ушей порозовели, снова заставив меня улыбнуться. – Чего?

– Просто нравится, как ты смущаешься.

– Иди ты в жопу, – рассмеялась она, снова превратившись в ту Алёнку из детства, с которой я лепил куличи во дворе, сидя в песочнице.

– Да я и так там, – усмехнулся я. – Еще пару месяцев, и каникулы, а там еще один год, и все. Свобода.

– Куда пойдешь? – спросила она, медленно жуя хлеб. В отличие от меня, Алёнка наслаждалась каждым бутербродом, вне зависимости от того, с чем он: с колбасой, с салом или просто кусок хлеба с солью или «Галиной Бланкой».

– Не знаю, – буркнул я, доставая яблоко и протягивая его Огурцовой. – Может в шарагу, может в институт попробую поступить. Если нет, то пойду в армейку. Денег нет, чтобы откупиться. Да и похуй, если честно. Пацаны вон возвращаются и говорят, что там нормально. Пиздят, но недолго. Потом по поступкам смотрят…

– У тебя получится.

– Что?

– Всё получится, – горящие глаза Алёнки заставили мое сердце вздрогнуть. – Ты не представляешь, сколько в тебе силы, Тёмка.

– Угу.

– Просто не сдавайся.

– И ты. Никогда не сдавайся и верь в то, что я сказал.

– В то, что завтра будут бутеры с ливерной?

– Иди в жопу, Огурцова, – рассмеялся я, а потом добавил, отдышавшись: – Не будешь верить в себя – сгоришь. Поэтому да. Верь, Алёнка. И все будет. Вот увидишь. И не только бутеры с ливерной, но и с копченой, а может и с икрой.

Но каждый день был для Алёнки тем еще испытанием. Она видела, как учителя относятся к тем, кто платит. Как лижут им жопу, как закрывают глаза на любые проступки и как унижают тех, кто пытается всего добиться сам.