Урок ловиласки

Показать — я уже все показал. Дальше некуда. Хотя… Запретный плод сладок, будь он неладен. Почему имея все, хочется недоступного? Для какой цели мы так устроены? Зачем царевнам я — в виде разовой опасной игрушки, а мне — они, особенно те, которые по разделяемым с моей стороны принципам и вполне убедительным причинам со мной еще не играли?

Чудесная милая Амалия. Отпусти мои мечты, сгинь, стань невидимой и бесплотной. Чем сильнее ты меня отвергаешь, тем жестче реагирует организм на каждое напоминание о возможности, которая еще не потеряна. Пока урок не закончен, возможно все, особенно, как показала практика, невозможное. Тебе, если судить логически, категорически противопоказан я, а мне, с той же точки зрения, не нужна ты. Это если включать упомянутую логику. А при чем здесь логическое зравомыслие, когда проснулось нечто более сильное — пещерное, дремучее, непобедимое?

У живущего будущим нет настоящего. У живущего настоящим нет будущего. Что выбрать? Мудрость — быть умным вовремя. Только б ни ошибиться, выбирая результат. Тактический выигрыш может привести к поражению. Но так хочется выиграть!

У мужчин, говорят французы, двойная мораль: что противоречит нравственности, но идет на пользу, это хорошо, а что во вред — плохо. Именно мой случай. Раскрутить недоступную Амалию, получить небывалый приз, которого больше никому и никогда не достанется — разве не подвиг? Не для этого ли создан мужчина — чтоб побеждать?

Но — к черту Амалию, она далеко, и стоит скрыться из глаз, сознание стирает о ней даже тень воспоминаний. Клара! Еще одна непоколебимо-непокобелимая псевдонедотрога. Вот она, ближе чем рядом, огорошенная внутренними чувствами и дрожащая в безвольной противоречивости. Она уже не знает, чего хочет. Или чего не хочет. Это видно по глазам, по коже и даже по биению пульса внутри тела, которое обнаружило, что у него есть потребности. Клара уже ничего не думала и ничего не знала. Место знания заняло желание. Не какое-то конкретное желание, а вообще. Клара научилась хотеть. «Хотеть» оказалось связанным с внушенным окружением «терять себя». Теперь задумчивость в глазах ежесекундно сменялась решимостью, а та опять смятением. От кажущейся безвыходности сердечко стучало ожесточенно и безжалостно, оно жаждало вылететь из оков и отдаться в хорошие руки. И такие руки имелись. Но были заняты. Их занятие не влезало ни в какие рамки. Еще вчера меня бы передернуло только о мысли о чем-то похожем. Но вчера я был совсем другим человеком. Таким, как сейчас Клара. Я хотел и боялся, и чем больше хотел, тем больше боялся. Даже хотеть боялся. Какой отсюда вывод? Всему свое время. На рынке возможностей лучший бартер — равный и взаимовыгодный. У всех мужчин и женщин есть цена, и если что-то свело их вместе, значит, состоялась невидимая глазу сделка. В целом это понятно, но трудно принять, что у каждого человека не только стоимость, но и валюта разная. По какому курсу менять наглость на доступность или отвагу на кроткий взгляд одобрения? Почему за иной поцелуй, за касание локотка или просто за улыбку можно отдать жизнь — а за ночь с другой не хочется отдавать даже времени, которое на это уйдет? Тайна сия велика есть. Это как с жильем — все понимают, что жить где-то надо, но от задрипанных коммуналок нос воротят и даже к съемным углам придираются, где заранее известно, что жить там долго не придется. Всем дворцы подавай. Между тем, построить и содержать дворец — удовольствие не из дешевых. Оттого дворцы в цене, а в съемных апартаментах живут даже вскладчину, лишь бы как-то перекантоваться.

Мне тоже нравились дворцы. Сейчас, когда обстоятельства сделали мою валюту единственной котируемой в этой части планеты, жилье мне предлагалось оптом, целыми улицами, где кроме навязшего на зубах противного «а можно всех посмотреть?» предлагалось еще и пожить. Условия мне нравились, я с удовольствием вселялся и выселялся, хвалил или кривился, но обязательно шел дальше. А когда в городе, где все сдается, остается один два запертых особняка, нестерпимо хочется попасть именно туда. Психология и физиология, черт их подери до отцов-основателей. Один из дворцов — в прямой досягаемости, здесь все восхищало — от фундамента до изящной крыши, от грациозных флигельков, выступавших, как донжоны над неприступной крепостью, до той самой неприступности, моими усилиями давшей трещину. За дымчатыми окнами в панике бегали схватившиеся за голову хозяева, там бушевал пожар, и срочно требовалась помощь. Ау, пожарные! Балконы открыты, тащите лестницы, несите брандспойты!