Урок ловиласки

Сколько ей? Моя ровесница или типа того. Маленького роста, не по годам серьезная. Белокожее тело недоразвито до стороннего осознания владелицы как объекта искушения. Но худые бедра и узкий таз не повод для хозяйки не воспринимать себя как равную взрослым особь. Перед глазами пролетели долинные искательницы равности Люся, Миледа, Верана, Тирана…

— Думаю, да. Как раз в твоем возрасте делается выбор, или даже раньше.

— Что за выбор? — насторожилась ночная собеседница.

— Уходить ли во взрослую жизнь.

Лицо во тьме вскинулось:

— Решают сами?! Круто! А мальчики?

— Тоже. Решают для себя, что уже взрослые, что готовы осуществлять права и нести обязанности. Проходят определенное испытание и — вперед.

— У девочек тоже испытание?

Я замешкался. Не рассказывать же о праве первой ночи у старого хрыча. И придумал, как не соврать ни в одном слове:

— Им определенное время нужно отслужить во дворце.

— Где?

— В башне, — поправился я с учетом местных реалий. — Как только придут новенькие, можно выбирать мужей.

— А сколько мужей у вас разрешено?

Наверное, не стоит сообщать всю правду о жизни в долине. Свадьбы каждые пять дней… Царевна не поймет. Даже я до конца не понимал.

— Здешняя система мне нравится чуть больше.

— А в невестории у вас там учат?

Она обратилась в слух. Я покачал головой:

— Нет. Все своим умом. На своих ошибках.

— Как думаешь… — Ефросинья замялась, — мы с тобой не родственники?

Не проясняет ли эта плюгавая пигалица насчет еще одного невесторства? А если взять и набиться в родню, сказав, что да, возможно? Помогу ли своей легенде?

Глупость. Выдам и себя, и нормально прожившего жизнь деда, сбежавшего из каменного века.

— Вряд ли, — уверенно заявил я. — Из моей родни никто к вам раньше не попадал.

— Отлично, — царевна воодушевилась. — Сейчас ты командир, а я подчиненная…

Многозначительное заявление, подумал я.

— …но так будет не всегда. Потом ты станешь обычным войником и в конце, возможно, царевичем Тамариным. Или не станешь. А я, — вскинулась гордая головка, — в любом случае стану цариссой. Я единственная дочь.

— Угу, — внес я свою лепту в беседу.

Поглядел по сторонам. Не люблю разговоров один на один. Поскольку его затеяли, значит, чего-то хотят. Если затеял не я, значит, чего-то нужного не мне.

Хрупкая царевна встряхнула головой:

— Да что же такое. У меня ощущение, что я тебя сто лет знаю.

Я вздрогнул. Но она не потянула опасную ниточку, которая звено за звеном протянулась бы до совместной учебы с царевной Василисой Варфоломеиной и получившейся цепочкой затянулась бы на моей шее. Ефросинья вернулась в главное русло:

— Моя мама, царисса Анисья, очень красивая. Я вырасту, буду такой же. Не смотри, что сейчас я мелкая, хиленькая и вроде незначительная. Ты крутишься с Варварой и похожими на нее, но кроме них есть другие.

Я понял, куда клонят.

— Ты, например.

— Да, — кивнула Ефросинья. — Хочешь меня поцеловать?

Ее ладони опустились рядом с собой на землю, лицо подалось вперед.

— Прости, но это невозможно.

— Почему невозможно?! — вспыхнула она. — Ты же целовался со всеми во время игры!

— Игры! — выделил я.

— Представь, что сейчас тоже игра.

— Но ведь не игра?

— Всё в жизни игра.

— Не всё.

Она кивнула:

— Не всё. Но это — игра. Моя игра, понимаешь?

— Прекрасно это понимаю.

— Подыграешь? — попросила царевна.

— Нет.

— Что я могу сделать, чтоб ты включился в мою игру?

— Подрасти и поумнеть.

Существует ли на свете человек, который согласится, что завтра станет умнее сегодняшнего? А послезавтра — умнее, чем завтра? Логический вывод из этой последовательности: именно сейчас ты полный нуль и ничтожество. Кто такое примет?

— Тебя смущает, что я мелкая? — закономерно услышала Ефросинья только первую часть фразы. — Я видела, ты уединялся с Варварой, потом с Антониной. Противный. Но я могу все, что могут они. Может, даже лучше.

Ну, сейчас еще сравнивать начнем.

— Прекрати, а то до такого договоришься…

— Не смотри, что я внешне маленькая. С годами выпуклая Варька начнет обвисать, а я буду все сочнее и краше. Тонька уже сейчас пухнет, как прокисшая каша, про нее даже не говорю.

— За одни эти слова не стану играть с тобой ни за какие коврижки.

Изумленные глазки хлопнули, словно в ладоши, от избытка эмоций:

— Разве я не правду сказала?

Говорил же, поумней, потом подкатывай.

— «Не враждуй на сестру свою в сердце своем, и не понесешь греха», — продекламировал я.

Цитата из их закона не подействовала.

— Я не враждую, как ты не понимаешь!

Ага, я не понимаю. Именно я. Кто же еще? Больше же никого нет, ау, есть кто?

— Я через годы буду как мама, — пылко продолжала Ефросинья, — а она такая, как сейчас любимая тобой Варька. А Варька станет как мамаша, царисса Дарья, — тяжелая, нелепая и неповоротливая.

Это Дарья-то неповоротливая? Вспомнилось, как царисса разом отмахалось от двух десятков насевших учениц с мечами.

— Есть одна вещь, которая закрывает глаза на любые недостатки, — подсказал я.

Поерзав, Ефросинья хмыкнула:

— Любовь, что ли?

— Не веришь в любовь?

— Кто же в нее верит?