Урок ловиласки

Останавливать на скаку коней и прочее в том же духе — чисто женская фишка, мужчинам в России это, как отметил поэт, не дано. Вот и мне не удалось. Прогоняемый собеседник не для того проснулся, уходить он категорически не желал. Обстоятельства способствовали: плен мягких рук, взопревшая от весомого счастья спина, полные чудесной мякоти ладони…

Инстинкт задумчиво протянул:

«Как думаешь, если б вы остались одни…»

«Молчать, я сказал!»

Судорожные дерганья головой Кристина поняла за желание убрать упавшие волосы и «помогла»: по моему лицу прошлась ее рука — от щеки до щеки, через лоб, с короткой задержкой в последней стадии, когда челка уже как бы сдвинулась, а кисть с щекой еще составляли единое целое. Ощущение, надо сказать, шикарное, даже не думал, что простой жест может дать столько удовольствия. Жаль было расставаться с ладошкой, которая, похоже, тоже не горела таким желанием.

«Возможно, я прав больше, чем тебе кажется», — напомнил о себе инстинкт.

«Прав или не прав, но у тебя нет прав», — отрезал я и глянул в сторону, пытаясь понять, чем в это время занималась Майя: высыпав фрукты из четвертого мешка, она разрезала его, получив просто длинный лоскут, затем концы были привязаны к горловинам двух мешков с апельсинами. Полученную перевязь царевна перекинула как коромысло и подняла получившуюся конструкцию, словно тяжелоатлет штангу.

— Куда ты столько, — возмутился я. — Оставь.

— Девочки голодные, — проигнорировала она приказ.

Точнее, пожелание, выглядевшее как приказ. Майя восприняла именно как пожелание, я вынужденно согласился, и это было лучше для всех. Она пошла первой. Я нес Кристину, замыкала Антонина с одним мешком.

Там, где ровно, все было нормально. Терпимо. В буераках Кристина съезжала, заваливаясь в сторону от больной ноги. Мои пальцы, сжавшие ее ноги под коленями, не справлялись с нагрузкой.

— Держись крепче! — говорил я, будто она сама не понимала.

Еще как понимала. Не хуже иной обезьянки царевна цеплялась даже здоровой ногой. Горячее дыхание опаляло мне ухо. Свисавшие кудряшки щекотали лицо. От этого во мне иногда вновь всплывал посторонний голос, но я душил его на корню.

— Если нести Кристинку вдвоем, будет легче, но придется бросить еще один мешок, — констатировала Антонина, глядя на изменившиеся деревья вокруг.

Она была права, из тянувшегося вверх молодняка можно сделать удобные носилки. Но на изготовление уйдет время, а оно на исходе. И я не останавливался.

В траве под ногами попадалось все больше камней. Кроны шумели. Наши носы сопели и раздувались, шаги становились все тяжелее и меньше, пот застилал глаза, капал со лба и щек, пропитывал одежду.

Через какое-то время царевны сдулись, как забытые воздушные шарики. Ровно державшая спину Майя без сил опустилась на землю. Антонина грохнула мешок наземь так, словно там камни. Мешок обиженно чавкнул.

— Оставляем поклажу, — распорядился я. — Позже вернемся сюда за едой и водой.

— Если опять что-то не приключится, — не забыла отметить Антонина.

Когда снова двинулись, царевны несли по нескольку апельсинов — ни у кого рука не поднялась бросить все.

Хватило нас еще на полчаса. Увидев, что мои ноги заплетаются, Майя с Антониной молча сели на траву. Я осторожно расположил Кристину рядом.

В таком состоянии мы были отличной мишенью для нападения из леса. Все, что я мог сделать — наложить стрелу на тетиву гнука, чтобы быть хоть как-то готовым к неожиданностям.

Кристина маялась с удерживаемой на весу ступней, Майя вытянула ноги и, прикрыв глаза, откинулась спиной на ствол дерева, а присевшая на бугорок Антонина задумчиво теребила рукоять меча.

— Взявшего в руки запрещенное оружие ждет смерть, — с отсутствующим взором заявила она.

Я объяснил:

— Если применю его, то исключительно против врагов.

Рано обрадовался.

— Неважно, — спокойно проговорила крупная царевна. — Это нарушение закона.

Не желая встречаться взглядом, она сняла шлем и принялась начищать узорчатый металл пучком сухой травы. Высвобожденные волосы заключили лицо в светлую рамку и красиво упали на защищенные бронзой плечи. Густые брови сурово сошлись на переносице. Вид хмурой царевны вызывал в памяти сцены из фильмов про женщин-рыцарей, коротающих время между схватками с недостойными их клинка рубаками-мужчинами, вечно не понимающими, с кем имеют дело.

— Тоня, если на нас нападут, — сказала Кристина, — мы будем защищаться от врага его же оружием, иначе нас перестреляют.

— Все равно это нарушение закона, а преступивший закон сознательно ставит себя вне общества — общество обязано ответить тем же.

Кто бы мне сказал, что попадусь в свои же сети. Однажды я так погубил Гордея. Теперь по макушку наполненная самомнением зазнайка хочет угробить меня. И угробит, сто процентов. Потому что закон, каким бы дурацким ни был, на ее стороне.

Кристина занервничала:

— Тоня, с ума сошла?! Чапа и его гнук — наш единственный шанс выжить!

— Заповедь гласит: соблюдай закон, — стояла на своем Антонина. Ее натиравшая шлем рука словно сдирала кожу с вероятного противника. — В заповеди нет оговорок. Любая поправка — кощунство, надругательство над законом.