Уроки агенту розыска

Помалкивали взятые под стражу громилы. Нет, они ничего не слышали. Нет, они в жизнь не видели какой из себя Артемьев. Или отвечали, как ответил Семену Карповичу Огурец: «Мы люди маленькие»…

Яров даже объявление дал в газете. На последней странице в черном квадратике прочли жители губернии, что если они знают об Артемьеве, пусть сообщат немедленно в уголовную милицию по нижеследующему адресу…

Но однажды угрозыск пришел в движение. Поступила секретная информация о том, что в одной из деревень под городом появился Василий Артемьев. Сообщалось далее в информации, что принял его торговец шкурами Нил Капризов, что натопил он баню, а воду из реки таскал сам гость. Половина боевого состава собралась тотчас же в дорогу. До железнодорожного лесного перегона доехали на дрезине, а дальше двинулись проселками, через деревни. В них было пустынно. Лишь старики, да старухи, да малые дети. На улицах валялись бороны и сохи, раздерганные телеги, тлели трупы лошадей. Потыкались в сожженные хлеба телеграфные столбы, провода паутиной вились под ногами. А то перерезали путь траншеи и окопы и в них банки из-под пороха, пустые патронные гильзы, отломанные штыки, разбитые в щепу приклады винтовок, ржавые бинты. Здесь недавно еще шли бои с Озимовым — как железной гребенкой прочесала война землю…

Шли ходко, лишь раз остановились на берегу родниковой речонки, укрывшейся в густом камыше. Плескались, как утки, вытирали потные лица подолами рубах, носовыми платками, фуражками, валились в траву, пахнувшую болотной гнилью. Из лесов, вставших сразу же за речонкой, несло ароматом сухого сена, малины, цветочной прели. Мрачно чернели просеки меж могучими стволами сосен, берез. И почудилось раз Косте, что ходят там, за этими заскорузлыми стволами люди, на кепках которых скрещенные листья. Наблюдают, как во весь рост нетерпеливо расхаживает по топкой траве Яров, как палит папиросу Ваня Грахов, как раскинувшись на спине смотрит Карасев сквозь стекла пенсне на плывущие по небу облака, как сняв фуражку аккуратно расчесывает мокрые волосы гребнем плечистый, крепко сложенный, Канарин. Наблюдают и о чем-то переговариваются вполголоса. Но вот по одной команде вскинут винтовки и закричат от боли его товарищи, повалятся — кто в траву, кто головой вниз в эту бегущую безмятежно мимо песчаную рябь речонки. И стало жутко на миг, крепче стиснул в кармане кольт.

Успокоил ворчливый голос Струнина. Перематывая портянки, ругал Ярова за то, что вместе с Шамановым и Савельевым хотел было и инспектора оставить в городе:

— Совсем ты меня в старики зачислил, Иван Дмитриевич. А знаешь сколько верст я прошел в мировую? Или ты не видел, как я стрелял по белогвардейской сволочи? Ведь вместе лежали в окопе, одну землю да пыль глотали, вместе наступали. А тут — побудь в городе, путь, дескать, быстрый да долгий для твоих стариковских ног. Эх, ты, Дмитрич…

Яров лишь улыбнулся. Думал он, видно, о другом и плохо понимал ворчание своего фронтового старшего товарища. Расхаживал все так же без устали и без конца по узенькой тропке. Смачно всхлипывала коричневая жижа под сапогами из яловой кожи. И все поглядывал на леса, на деревню, очертания которой всплыли над холмами, — крышами, купами деревьев, стогами за околицей и в поле. Как поняв о чем он думает, Ваня Грахов проговорил:

— Я бы, Иван Дмитриевич, не стал его брать сейчас. Засаду бы выставить, да проследить. По его следу к банде можно было бы придти.

— А если у него конь, — не подымая головы, все так же разглядывая синеющее небо, сказал Карасев. — Тогда как? Догонишь если, то можно и засаду…

— Конь ладно, — задумчиво потирая подбородок, ответил Яров. — А ну кто заметит засаду, донесет ему. И живым не возьмешь, да и стрельба начнется. Нет, — решительно закончил он, — надо его арестовывать. А потом в дорогу.

К деревне подошли уже в сумерках. Быстро оцепили высокий под железом дом в ложбинке возле пруда. Окна его были черны. Эту черноту еще больше оттеняли три ствола древних берез, подымающихся из сада. Свисали на острые колья ветви с яблоками. Дверь в низенький хлев была приоткрыта, оттуда сочился бледноватый вздрагивающий свет, доносились приглушенные голоса, покашливание. Вошли все, с оружием наготове. Возле порога на чурбаке сидел высокий парень, голый по пояс, в диагоналевых брюках, галошах на босу ногу, в черном картузе на голове. Лицо его было желто от света керосиновой лампы, стоявшей в ногах. В одной руке он держал окровавленный нож, другой придерживал подвешенную, к жерди зарезанную овцу. Увидев вошедших, парень опустил руку с ножом и проговорил растерянно:

— Вот тебе и гости, Нил Петрович…

Толстый человек в нижней полотняной рубахе, с гривой седых волос, спадавших на плечи, как у попа, вытиравший руки о полотенце, обернулся резко и воскликнул:

— О, господи…