Уроки истории

Ява менял профессии, как цыган коней. Сегодня он капитан дальнего плавания. Завтра — геолог. Послезавтра — директор кондитерской фабрики. («По три кило «Тузика» в день есть можно!») Потом футболист киевского «Динамо».

Потом художник. Потом зверолов, который ловит для дрессировки тигров, барсов и ягуаров. А теперь, смотрите, — милиционер!

А я так нет. Вот как решил еще в первом классе, что буду летчиком, так и держусь твердо.

Только иногда я не выдерживаю и присоединяюсь к Яве за компанию. Да и то только так, чтобы оставаться летчиком. Я уже был и морским летчиком, и летчиком — футболистом, и летчиком — художником, и летчиком — звероловом, и летчиком — геологом, и даже летчиком на кондитерской фабрике, который перевозит самолетом конфеты «Тузик».

Но на этот раз я воздержался, так как не представлял себе летчика — милиционера. Кого же он будет задерживать в воздухе? Разве что аистов?

Всеволод Нестайко. «Незнакомец из тринадцатой квартиры, или Похитители ищут потерпевшего…»

Пусть не смущает вас, друзья мои, столь необычный эпиграф. Объясню, к чему я, собственно, клоню.

В детстве я очень хотел быть моряком. И всякого, кто мог хоть как-то разделить со мной эту мечту, считал своим другом. Те же, кто к морю был равнодушен, не считались достойными собеседниками. Действительно, разве можно искренне дружить с человеком, если он не мечтает быть моряком?

В юности моей то же самое восприятие распространилось на творчество битлов. Всякий, кто не любил «Битлз», по определению был недалеким и умственно отсталым… Я сделался в те годы страстным миссионером битломании. Горе было тому, кто не мог часами вслушиваться в начальный аккорд A Hard Day’s Night…

Когда мальчик хочет, чтобы все окружающие разделяли его ценности, это можно отнести к перегибам подросткового максимализма. Это даже может выглядеть забавно… Хотя и зарвавшемуся юнцу не грех сказать: «Стоп! Твои представления о том, каким должен быть я, это твои представления, но предоставь мне самому решать, каким я должен быть!»

И уж совсем не забавно, когда взрослые люди, да еще заявляющие о своих отношениях с Богом, вдруг превращаются в суровых диктаторов, терроризирующих окружающих призывами к святости…

Святость — мечта каждого христианина. Цель, к которой он стремится всей душой и всеми мыслями… Распространять вокруг себя святость — желание каждого благочестивого ученика Христа. Казалось бы, желание благое.

Однако методы распространения святости почему-то в большинстве своем становятся несвятыми. Остается только удивляться, почему же вдруг вместо того, чтобы воодушевлять ближнего своей святостью, ученики Христа избрали столь странные методы, что ставшее журналистским штампом «принуждение к миру» меркнет по сравнению с христианским «принуждением к святости».

Я глубоко уверен, что святость это то, к чему должен стремиться каждый из нас. Но обязаны ли мы принудить к такому же образу мыслей окружающих?

На эту тему написано немало. Но все же, как мне кажется, уроков мы извлекли недостаточно.

Мы — это протестанты.

Мы с легкостью осудим псевдомиссионерский пыл норвежского короля Олафа Трюггвасона, который любил отказавшемуся принять христианство викингу заталкивать в горло ядовитую змею. Мы не раз ужаснемся жестокостям католической инквизиции, которая руководствовалась исключительно благими мотивами: чтобы еретик не мучился вечно в аду, устроим ему на земле подобие ада, он покается и избежит мучений в преисподней. Мы уготовим анафему для зверств «Христа ради» православного Иоанна Грозного или современных «воспитателей», истязающих воспитанниц Свято-Боголюбского монастыря во Владимирской области.

Только одного предпочтем не заметить мы — собственного пуха на рыльце… Мы не вынесем сор из избы, даже если в этой избе мы в соре погрязнем по уши…

Желание распространить святость не методом убеждения, а силовыми способами — это и наш грех.

Именно поэтому в сегодняшней истории мы поговорим о протестантской Женеве 1542–1546 гг.