Уроки химии

В чем-то Мэд была права. Но Уэйкли посвятил этому делу так много времени, что вправе был ожидать чуть большего оживления. Или хоть какой-то благодарности. Хотя с какой стати? Никто и никогда не благодарил его за работу. Каждый день он словно выходил на передовую и нес людям утешение, пропуская через себя чужие беды и невзгоды, но всякий раз слышал одну и ту же избитую фразу: «Ну за что мне это?» Господи. Да кто ж его знает?

– Так или иначе, – подытожил Уэйкли, стараясь не выдать своей обиды. – Вот и вся история.

Мадлен разочарованно сложила руки на груди.

– Уэйкли, – начала она, – это была хорошая или плохая новость?

– Хорошая, – со значением ответил он.

Не имея большого опыта общения с детьми, он уже начал думать, что это перебор.

– А плохая новость заключается в следующем: хоть я и разжился адресом Уилсона в Паркер-фонде, это лишь абонентский ящик.

– А чем он плох?

– Богатые люди используют абонентские ящики, чтобы оградить себя от нежелательной корреспонденции. Представь себе этакое мусорное ведро, только почтовое.

Порывшись в сумке, Уэйкли нашел листок бумаги и протянул его Мэд со словами:

– Держи адрес абонентского ящика. Но пожалуйста, Мэд, не строй больших надежд.

– Нет у меня никаких надежд, – возразила Мэд, изучая листок. – У меня есть вера.

Он бросил на нее удивленный взгляд:

– Хм… не ожидал услышать от тебя подобное.

– Это почему?

– Сама знаешь почему, – ответил он. – Любая религия базируется на вере.

– Но ты же понимаешь, – осторожно выговорила Мэд, словно опасаясь, как бы не нанести ему новую обиду, – что вера-то не обязательно базируется на религии. Правильно?

Глава 35 Запах беды

В понедельник Элизабет вышла из дому затемно, в половине пятого утра, и поехала в гребной клуб. Но, оказавшись на обычно пустой в этот час парковке, увидела, что практически все места уже заняты. Заметила она и кое-что еще. Скопление женщин. Большое скопление женщин. Которые стягивались к зданию сквозь темноту.

– Ничего себе, – прошептала она, натянула на голову капюшон и проскользнула мимо небольшой кучки собравшихся, надеясь разыскать доктора Мейсона, чтобы успеть объясниться.

Но было уже поздно. Он сидел за длинным столом и раздавал регистрационные бланки. Ее он встретил неулыбчиво.

– Зотт.

– Вы, наверное, удивляетесь, – приглушенно сказала она.

– Да в общем-то, нет.

– По-моему, произошло следующее, – начала Элизабет. – Одна из моих телезрительниц просила порекомендовать ей диету для снижения веса, и я предложила для начала увеличить физические нагрузки. Возможно, у меня с языка слетело «гребля».

– Возможно.

– Скорее всего.

Какая-то женщина из очереди повернулась к своей подруге:

– Мне уже нравится гребля. – Она указала пальцем на фотографию мужской восьмерки. – Этим спортом занимаются сидя.

– Хорошо бы вам освежить память, – сказал Мейсон, передавая ручку следующей женщине. – Сперва вы говорили, что гребля – худший вид наказания, и тут же взяли и посоветовали женскому населению всей страны идти в греблю.

– Ну, я же не буквально так высказалась…

– Буквально. Могу поручиться: я смотрел вашу передачу, пока у моей пациентки не раскрылась шейка матки. И жена моя смотрела. Она не пропускает ни одного выпуска.

– Простите, Мейсон, я виновата. Не думала, что…

– Не думала?! – взорвался он. – А между прочим, две недели назад другая моя пациентка отказывалась тужиться, пока вы не закончите объяснять реакцию Майяра.

Она ответила ему недоуменным взглядом, но тут же припомнила:

– Ну да. Реакция действительно сложная.

– По этим поводам я пытался вам дозвониться начиная с пятницы, – веско сказал он.

Элизабет вздрогнула. Действительно. Он звонил ей и в студию, и домой, но среди водоворота недавних событий она так и не удосужилась набрать его номер.

– Извините, – сказала она. – Столько всего навалилось.

– У вас, надо думать, помощники есть для таких поручений.

– Да, есть.

– Как видите, сегодня мы нá воду не выйдем.

– Еще раз приношу свои извинения.

– А знаете, что меня убивает? – Он указал на какую-то женщину, которая поблизости выполняла разножку. – Я годами убеждал свою жену заняться греблей. Как вам известно, я считаю, что у женщин более высокий болевой порог. Она и слушать меня не желала. Но стоило Элизабет Зотт сказать одно слово… – (попрыгунья остановилась и показала Элизабет два больших пальца), – и она как с цепи сорвалась.

– Ага, понимаю, – протянула Элизабет, исподволь одарив женщину одобрительным кивком. – Значит, на самом-то деле вы довольны.

– Я…

– И сейчас пытаетесь сказать: «Спасибо тебе, Элизабет».

– Нет!

– Рада стараться, доктор Мейсон.

– Нет!

Она бросила взгляд на его жену:

– Ваша супруга осваивает эрг.

– О боже! – вырвалось у Мейсона. – Бетси, только не это!

Примерно такая же ситуация сложилась в гребных клубах по всей стране. Женщины съезжались посмотреть что да как, и некоторые клубы открыли запись. Но не все. Равно как и не все зрительницы кулинарной программы были в восторге от высказываний Элизабет.

«БЕЗБОЖНАЯ ЕЗЫЧНИЦА!» – гласил торопливо изготовленный плакат с изображением Элизабет в руках стервозного вида женщины у входа в телецентр.