Уроки химии

– В ней говорится о девушке семнадцати лет, – Эйвери Паркер будто не услышала никакой дерзости, – которая полюбила одного парня. История довольно заурядная, – с горечью предупредила она. – Девушка забеременела, и ее весьма именитые родители, устыдившись такого распутства, упрятали дочь в католический приют для одиноких матерей. – Тут она повернулась спиной к Элизабет. – Вы, наверное, слышали о подобных заведениях, мисс Зотт. Они больше смахивали на тюрьмы и никогда не пустовали. Туда отправляли молодых женщин, оставшихся наедине со своей бедой. Там они рожали, чтобы больше не видеть своих детей. В приюте им загодя выдавали бланк установленного образца, на котором большинство ставило свою подпись. Тем, кто упрямился, грозили: рожать, дескать, будешь одна, еще, не ровен час, помрешь. Однако та семнадцатилетняя девушка не стала подписывать отказ. Распиналась о своих правах. – Паркер умолкла и покачала головой, как будто до сих пор не могла поверить в такую наивность. – Там никого не обманывали: когда начались схватки, ее заперли в каком-то чулане. В этой одиночной камере она сутки кричала от боли. В какой-то момент эскулап, взбешенный этими криками, решил, что с него достаточно. И дал ей наркоз. Когда, много часов спустя, она очнулась, ей сообщили горестную весть: младенец родился мертвым. Потрясенная мать умоляла, чтобы ей показали тельце, но врач сказал, что от него уже избавились.

Эйвери Паркер продолжала с неподвижным лицом:

– Проходит десять лет. Санитарка из приюта для одиноких матерей разыскивает ту роженицу, которой уже исполнилось двадцать семь. И вымогает деньги за предоставление секретных сведений. Говорит, что младенец не умер, а был, как и все остальные, отдан на усыновление. Но этого ребенка постиг новый удар: его приемные родители погибли в страшной аварии, а вслед за тем умерла и тетка мальчика. Тогда-то его и отправили в Айову, в так называемый приют Всех Святых.

Элизабет оцепенела.

– В тот же день, – Эйвери Паркер не смогла сдержать скорбные нотки, – молодая женщина пустилась на поиски сына. – Она помедлила. – Моего сына.

Смертельно бледная, Элизабет отпрянула.

– Я – родная мать Кальвина Эванса, – не скрывая слез, медленно выговорила Эйвери Паркер. – И если позволите, очень хотела бы познакомиться со своей внучкой.

Глава 44 Желудь

Из помещения словно выкачали весь воздух. Элизабет уставилась на Эйвери Паркер, не зная, как продолжить разговор. Где же здесь правда? У Кальвина в дневнике ясно сказано: его мать умерла при родах.

– Мисс Паркер… – осторожно начала Элизабет, как будто ступая по горячим углям. – Многие годами пытались обвести Кальвина вокруг пальца. Даже выдавали себя за давно разлученных родственников. Ваша история… – Она осеклась, вспоминая те письма, что хранил Кальвин. Некая Печальная Мать писала ему не раз. – Если вам стало известно, что он живет в приюте, почему же вы не приехали, чтобы его забрать?

– Я пыталась, – ответила Эйвери Паркер. – Вернее, присылала Уилсона. Стыдно признаться: сама не решалась. – Она встала и прошлась вдоль рабочего стола. – Поймите, я давно свыклась с мыслью, что мой ребенок умер. А оказалось, что жив? Я боялась надеяться. Как и Кальвин, я притягивала к себе всевозможных мошенников, в том числе и тех, кто выдавал себя за мою родню. Вот я и отправила туда Уилсона, – повторила она, глядя в пол и будто бы в сотый раз оценивая это решение. – Буквально на следующий день откомандировала его в приют Всех Святых.

Вакуумный насос начал новый цикл и заполнил лабораторию своим шипеньем.

– И?.. – поторопила ее Элизабет.

– И, – повторила за ней Эйвери, – епископ сказал Уилсону… – Она заколебалась.

– Что он сказал? – сгорая от нетерпения, допытывалась Элизабет. – Что?

У пожилой женщины вытянулось лицо.

– Что ребенок мертв.

Элизабет откинулась на спинку стула и повернулась к женщине, застывшей у белой доски. Приют нуждался в денежных средствах, епископ увидел, что перед ним открывается некая возможность – мемориальный фонд.

Из рассказчицы тусклым, безжизненным потоком лились голые факты.

– У вас умирал кто-нибудь из близких? – ни с того ни с сего глухо спросила Эйвери.

– Мой брат.

– Он болел?

– Он покончил с собой.

– Боже, – прошептала она. – Стало быть, вы знаете, каково это – чувствовать свою вину за то, что не уберегли родного человека.

Элизабет напряглась. Слова сомкнулись плотно, как завязанные двойным узлом шнурки.

– Не вы же убили Кальвина, – с тяжелым сердцем сказала Элизабет.

– Это так, – подтвердила Паркер осипшим голосом. – Я поступила еще хуже. Я его похоронила.

В северной части лаборатории запищал таймер, и Элизабет на нетвердых ногах направилась его выключать. Затем развернулась лицом к женщине, стоявшей у меловой доски. И прислонилась к стенке по правую руку от себя. Поднявшись, Шесть-Тридцать пошел к Эйвери. И прильнул головой к ее бедру. Я знаю, каково это – потерять любимого человека.