Уроки химии

– Долгое время мои родители финансировали дома для одиноких матерей и детские приюты, – продолжила Эйвери, теребя губку для доски. – Они верили, что этим измеряется их порядочность. И все же их слепая преданность католицизму обрекла моего сына на сиротство. – На мгновение она умолкла. – Я основала мемориальный фонд имени моего сына задолго до его смерти, мисс Зотт, – говорила она, урывками глотая воздух. – И похоронила его дважды.

У Элизабет неожиданной волной подступил приступ тошноты.

– Когда Уилсон вернулся из приюта для мальчиков, – продолжила Эйвери, – меня накрыла глубокая депрессия. Своего сына я так и не увидела, не понянчила, даже голоса его не услышала. Представьте только: жить с осознанием того, какие страдания выпали на его долю. Сначала он потерял меня, затем своих приемных родителей, а потом, словно отброс общества, оказался в приюте. И все эти лишения подписаны, скреплены печатью и вынесены именем Церкви… – Покраснев, она запнулась. – Вы, мисс Зотт, очевидно, не верите в Бога по научным соображениям? – Она уже не сдерживала себя. – А я – по личным.

Элизабет и хотела бы что-то сказать, но слова застряли в горле.

– И я нашла для себя единственный выход, – сказала Эйвери Паркер, пытаясь совладать со своим голосом, – стать гарантом того, что все средства из мемориальных фондов пойдут на благо естественных наук. Таких, как биология. Химия. Физика. И на развитие спорта, конечно. Отец Кальвина – его биологический отец – был спортсменом. Гребцом. Потому-то мальчиков из приюта Всех Святых обучали гребле. Вот такой жест. В его честь.

Элизабет померещился Кальвин. Они сидят в паре, его лицо – в лучах утреннего солнца. Он улыбается, одна рука на весле, другая тянется к ней.

– Благодаря этому он и в Кембридж поступил, – сказала она, когда видение медленно растворилось. – Ему дали спортивную стипендию.

Губка выпала из рук Эйвери.

– Я ничего об этом не знала.

Картина становилась все более четкой, но Элизабет все еще видела мелкие нестыковки.

– Но… как же вам удалось узнать, что Кальвин…

– Спасибо журналу «Кемистри тудей». – Паркер присела на табурет рядом с ней. – Номер с Кальвином на обложке. Как сейчас помню тот день… Уилсон ворвался ко мне в кабинет, размахивая в воздухе свежим номером. «Вы не поверите!» – чуть не кричал он. Я тут же позвонила епископу. Тот, само собой, уверял, что это простое совпадение… Эванс, мол, довольно распространенная фамилия. Я-то понимала, что его слова гроша ломаного не стоят, и даже собралась подать в суд, но Уилсон все же убедил меня, что огласка не только повредит фонду, но и опорочит имя Кальвина. – Откинувшись назад, она глубоко вздохнула, а затем продолжила: – Финансирование приюта я тут же перекрыла. Потом написала Кальвину – и не раз. Как могла все объяснила, умоляла о встрече, предложила финансировать его исследования. Воображаю, как это выглядело в его глазах, – удрученно сказала она. – Какая-то психичка ни с того ни с сего начинает бомбардировать его письмами, утверждая при этом, что она его родная мать. Вероятно, я и вправду не в себе, раз он так и не вышел со мной на связь.

У Элизабет сложился пазл. Перед глазами всеми красками расцвели письма Печальной Матери, а подпись под каждым из них излучала резкую, мучительную ясность. Эйвери Паркер.

– Но ведь если бы вы договорились о встрече… Прилетели в Калифорнию…

Лицо Эйвери сделалось пепельно-бледным.

– Послушайте, отдавать себя заботе о ребенке – это одно дело. Но все меняется, когда этот ребенок вырастает. Я решила не спешить. Хотела дать сыну время свыкнуться с моим существованием, позволить ему ознакомиться с моим фондом и понять, что у меня не было причин его обманывать. Понятно, что на это могли уйти годы. Я была терпелива. Но после случившегося вернее будет сказать… – она неотрывно смотрела на стопку блокнотов, – излишне терпелива.

– Боже милостивый, – прошептала Элизабет, уронив голову на руки.

– И все же, – бесстрастно продолжала Паркер, – я следила за его карьерой. Думала, может, выпадет случай как-нибудь ему помочь. Но оказалось, в моей помощи нуждался не он. В ней нуждались вы.

– Как вы узнали, что мы с Кальвином…

– Вместе? – Ее губы тронула легкая улыбка. – Это была притча во языцех, – сказала Паркер. – Уилсон с момента своего появления в Гастингсе только и слышал что о Кальвине Эвансе и его скандальном романе. Поэтому, когда Уилсон сказал Донатти, что прибыл для финансирования проекта по абиогенезу, тот сделал все возможное, чтобы перенаправить его куда-нибудь в другое место. Менее всего он желал успехов Кальвину и тем, кто с ним близок. А еще немаловажную роль сыграло то, что вы – женщина. Донатти справедливо полагал, что большинство спонсоров откажутся финансировать работу женщины.

– А вы почему согласились?

– Стыдно признаться, но какая-то часть моей натуры упивалась положением, в котором оказался Донатти. Он изо всех сил старался убедить Уилсона в том, что вы – мужчина. Уилсон решил с вами встретиться без его ведома. И даже забронировал билеты на самолет. Но тут… – Она вдруг смолкла.

– Что?