Уроки Лас-Вегаса. Забытый символизм архитектурной формы

Для того чтобы чем-то заменить декор и прямую символику, архитекторы-модернисты увлеклись пластическими деформациями и избыточной артикуляцией. Размашистые деформации в крупном масштабе и «чуткая» артикуляция в мелочах — в сочетании эти приемы порождают экспрессивную эстетику, которая, на наш взгляд, напоминает некую бессмысленную и неуместную мыльную оперу, где, чтобы прослыть прогрессивным, нужно выглядеть каким-то инопланетянином. С одной стороны, незатейливые пластические сложности, которые вводятся в проекты жилых, общественных и промышленных зданий на уровне объема в целом (ступенчатые террасы; зигзагообразные разрезы, планы и/или фасады; консольные галереи с ленточными окнами; «отвязные» диагонали; фактурная разлиновка, подвесные мостики, контрфорсы и т. п.) почти повторяют размашистую пластику киоска «Макдоналдс», только в первом случае отсутствуют коммерческая функция и рассеивающая внимание обстановка, оправдывающая брутальность архитектуры Стрипа. С другой стороны, в тех же проектах могут использоваться тонко артикулированный конструктивный каркас и эркеры, которые модулируют фасад, выявляют внутреннюю планировку или реагируют на уникальные особенности программы. Эти энергичные «выступы» и нежные «уступы» придумываются ради масштаба, ритма и, разумеется, насыщенности образа, хотя они здесь так же неуместны и бессмысленны, как лепные пилястры эпохи Возрождения (на которые они, кстати сказать, похожи), ибо украшаемые ими здания расположены в основном посреди обширных открытых пространств (часто это автостоянки) и воспринимаются на высокой скорости.

Артикулированная архитектура сегодня воспринимается как менуэт на дискотеке, поскольку, даже если мы находимся вдали от автострады, наше восприятие остается настроенным на ее укрупненный масштаб и соответствующие грубые детали. Вероятно, что характерная для нашего повседневного ландшафта какофония лишает нас терпения, необходимого, чтобы оценить хоть какую-то архитектурную деталь в принципе. Но кроме того, тонкая артикуляция — дорогое удовольствие, от которого лучше избавиться, пока не явились подрядчики со своими сметами. Консольный выступ в два фута на фасаде здания, призванный отразить какой-то тонкий нюанс функциональной программы и понятный одному лишь архитектору, — это пережиток более стабильных времен. Сегодня функция здания нередко меняется уже в процессе строительства, и мы больше не можем позволить себе устанавливать подчеркнуто тесную связь между формой и этой преходящей функцией. В итоге получается, что сегодняшние формы слишком размашисты для функций, востребованных в нашей среде, в то время как сегодняшние детали — слишком изысканны для ее тембра. Между тем на противоположной стороне весов лежит индивидуальная потребность в интимности и деталях, которую не могут удовлетворить проектировщики-модернисты, но которую удовлетворяют возводимые в Диснейленде репродукции средневековых замков в масштабе 5:8, карликовые патио в «благоустроенных» загородных жилых комплексах и мебель в масштабе детской железной дороги, которой украшаются интерьеры образцовых домов Левиттауна [80].

Пространство как Бог

Пожалуй, главным тираном нашей архитектуры сегодня является пространство. Пространство придумали архитекторы и обожествили критики, заполнив им вакуум, образовавшийся после изгнания символизма. Если артикуляция в архитектуре абстрактного экспрессионизма стала в каком-то смысле наследницей орнамента, то пространство просто заменило собой символизм. Наши героические и оригинальные символы — от carceri до мыса Кеннеди — ублажают наше постромантическое эго и утоляют жгучую потребность в экспрессионистском, акробатическом пространстве для новой архитектурной эры. Это «пространство плюс свет» — свет как средство модуляции пространства для достижения большего драматизма. Сегодняшние архитектурные подражания освещению фабрик Центральной Англии XIX века особенно наглядно демонстрируют неуместность подобных стратегий. Шедовые фонари, а также обильно остекленные стены и крыши, характерные для ранней промышленной архитектуры, были необходимы для максимального использования дневного света и минимизации расходов на искусственное освещение в ситуации двенадцатичасового рабочего дня на широте с короткими зимними днями и продолжительными зимами. С другой стороны, владелец фабрики в Манчестере мог рассчитывать на прохладное лето, умеренные затраты на отопления в зимнее время и покорных низкооплачиваемых рабочих, готовых мириться с любыми условиями и самостоятельно устранять протечки.

Илл. 115 Пожарная станция, Нью-Хейвен. 1959–1962. Архитектор Эрл П. Карлин, в соавторстве с Полем Поцци и Петером Миллардом

Илл. 116 Пожарная станция № 4, Коламбус (Индиана). 1965–1967. Venturi and Rauch

Илл. 117 Guild House, окна

Илл. 118 Витрувий и Гропиус

Илл. 119 Фабрика Lady Esther, Ltd., Клиринг (Иллинойс). Альберт Кан

Илл. 120 Фабрика Lady Esther, Ltd.

Илл. 121 Баухаус, Дессау (Германия). 1925–1926. Вальтер Гропиус