Уроки Лас-Вегаса. Забытый символизм архитектурной формы

Показательно, что технологией, которая в среде прогрессивных архитекторов-модернистов считается «передовой», была и до сих пор остается технология массового производства — индустрии образца XIX века. Даже визионерские структуры Archigram — это жюльверновские по духу интерпретации промышленной революции, приправленные популярной аэрокосмической терминологией (илл. 141). Однако американская аэрокосмическая промышленность, выбранная в качестве модели нынешними сторонниками мегаструктур, сама находится под угрозой угасания в результате чрезмерного разрастания и сверхспециализации. Как пишет Питер Барнс в своей статье для журнала New Republic:

С чисто экономической точки зрения, аэрокосмические гиганты — это уже скорее бремя, чем польза для нации. Несмотря на мириады обещаний, имеющихся в запасе у науки, Америка сегодня не нуждается в каких-либо новых великих технологических прорывах, по крайней мере, в аэрокосмической обрасти. Всё, что ей нужно, — передышка, дающая возможность оценить последствия применения современных технологий и более справедливым образом распределить плоды прогресса. Ей нужно подумать о малом, а не о большом^{33}.

По словам Барнса, для осуществления жилищной программы «Прорыв» [86], организованной при участии компании Boeing, пришлось потратить по $7750 на каждую жилую единицу только для покрытия затрат на руководство строительными работами, без учета оплаты услуг архитекторов и строителей.

Революция, которая сегодня действительно актуальна, — это революция в области электроники. С архитектурной точки зрения системы символов, с передачей которых так хорошо справляется электроника, важнее, чем ее чисто технические аспекты. Наиболее актуальная техническая проблема, которую нам предстоит решить как можно скорее, — это гуманное слияние передовых научно-технических систем с нашими несовершенными и страдающими от эксплуатации человеческими системами — проблема, требующая самого пристального внимания со стороны научных идеологов и визионеров, принадлежащих к архитектурному цеху.

Для нас самыми скучными павильонами на Expo-67 были павильоны, демонстрировавшие передовые конструкции, очень напоминавшие экспериментальные здания для всемирных выставок XIX века, которыми так восхищался Зигфрид Гидеон. В то же время чешский павильон, ничего собой не представлявший с точки зрения архитектуры и конструкций — но зато «татуированный» символами и движущимися изображениями, — был, безусловно, самым интересным. Именно к нему выстраивались самые длинные очереди: зрителей привлекало не здание, а зрелище. Это был почти декорированный сарай.

Доиндустриальная образность для постиндустриальной эпохи

Важным дополнением к языку индустриальных форм в архитектуре позднего модернизма послужил язык форм доиндустриальных. Вероятно, именно наброски средиземноморских деревень, сделанные молодым Ле Корбюзье, положили начало увлечению архитекторов и теоретиков модернизма вернакулярной, автохтонной или анонимной архитектурой. Простая, плоскостная геометрия белых средиземноморских объемов импонировала кубистическо-пуристическим взглядам раннего Ле Корбюзье, а их бесхитростная, шероховатая пластичность трансформировалась в bèton brut в его поздних работах. В дальнейшем bèton brut превратился в стиль — именно стиль с вполне конкретным словарем форм, возникший на волне постмисовской реакции на каркасно-панельную архитектуру. Излишне напоминать, что важной его частью была тщательно разработанная система пропорций — «Модулор» [87] — не менее строгая, чем пропорции ордерной системы эпохи Возрождения.