Уроки Лас-Вегаса. Забытый символизм архитектурной формы

Многим людям субурбия нравится. И это серьезный аргумент в пользу того, что у Левиттауна есть чему поучиться. Наиболее забавный парадокс состоит в том, что, хотя архитектура модернизма с самого начала претендовала на наличие у ее философии социально ответственного базиса, архитекторы-модернисты постепенно пришли к полному разделению формальной и социальной задач. Отвергнув Левиттаун, архитекторы-модернисты, неустанно подчеркивающие значение общественных наук для архитектуры, исключили из поля зрения и целые ансамбли преобладающих социальных паттернов — и всё лишь потому, что им не нравилось, как эти паттерны реализуют себя в архитектуре. С другой стороны, в тех случаях, когда они определяют архитектуру Левиттауна как архитектуру «молчаливого белого большинства», они опять-таки ее отвергают, но теперь уже потому, что им не нравятся политические взгляды, которые они по своему усмотрению приписывают этому молчаливому белому большинству. Эти архитекторы не принимают ту самую гетерогенность нашего общества, которая, собственно, и сделала общественные науки столь значимыми в области архитектуры. Как Эксперты «с идеалами», лишь на словах признающие значение общественных наук, они строят для Человека, но не для людей — а значит, делают то, что подходит им самим и соответствует их особой системе ценностей, которую они считают обязательной для всех, но которая, по сути, отражает лишь взгляды «верхушки среднего класса». Большинство жителей субурбии отвергает ограниченный формальный лексикон, основанный на ценностях архитекторов, или же принимает его через двадцать лет в модифицированном и усредненном виде: «юсоновский дом» превращается в дом типа ранчо. Только самым бедным — через муниципальное жилищное строительство — приходится непосредственно подчиняться системе ценностей, исповедуемой архитекторами. Девелоперы строят для рынка, а не для Человека, и, возможно, в результате причиняют меньше вреда, чем могли бы причинить авторитарные архитекторы, если бы они обладали такой же властью.

Поддерживать право «среднего-среднего-класса» на собственные архитектурно-эстетические взгляды вовсе не значит соглашаться с политическими реакционерами: ведь, как мы выяснили, эстетика левиттаунского типа близка большинству представителей «среднего-среднего-класса», как чернокожим, так или белым, как либералам, так и консерваторам. Если анализировать архитектуру субурбии — это то же самое, что позволить никсоновскому режиму «проникнуть даже в сферу архитектурной критики» ^{35}, то будем считать, что в сферу городского планирования «никсонисты» просочились уже более десяти назад — в лице Абрамса [92], Ганса [93], Веббера [94], Дикмана [95] и Давидоффа [96]. Ибо в нашем критическом анализе нет ничего принципиально нового; специалисты по социальному планированию занимаются этими темами уже более десяти лет. Что же касается диатриб по поводу «Никсона и его молчаливого большинства» — особенно, если это касается архитектуры, а не расовых и военных проблем, — то в них либерализм слишком уж тесно соседствует со старомодным классовым снобизмом [97].

Еще один очевидный факт заключается в том, «визуальное загрязнение» (как правило, это чей-то чужой жилой дом или офис) — это явление совсем иного порядка, чем загрязнение воздуха или воды. Вы можете любить рекламные щиты и одновременно осуждать добычу угля открытым способом в Аппалачах. Не существует «хорошего» способа загрязнения почвы, воздуха или воды. Но научиться хорошо обустраивать расползающиеся пригороды и коммерческие полосы мы вполне можем. Между тем журнал Life в редакционной статье под названием «Стирая повзрослевший вандализм» сравнивает вред, причиняемый расползанием пригородов, рекламными щитами, висящими в воздухе проводами и обилием автозаправочных станций с вредом от открытых горных разработок, отнявших у страны огромные территории ^{36}. С другой стороны, тема «визуального загрязнения» каким-то образом провоцирует встревоженных журналистов и фотографов на поэтические изображения этого загрязнения в духе Милтона и Доре. Слог их описаний часто находится в резком контрасте с их обличительным смыслом. Если это всё так плохо, то почему оно разжигает такое вдохновение?

Социальная архитектура и символизм

Как архитекторы, питающие надежду на перераспределение государственных ресурсов в пользу социальных нужд, мы должны заботиться о том, чтобы в центре внимания всегда находились именно эти нужды и их удовлетворение, а не архитектура, которая служит всего лишь оболочкой. Такая переориентация направит нас к заурядной архитектуре, а не к «уткам». При этом именно в ситуации, когда нет денег на архитектуру «как таковую», от архитектора требуется максимальная сила воображения. Источником вдохновения для строительства скромных зданий и создания социально значимых образов станет теперь не индустриальное прошлое, а окружающая нас повседневная жизнь города, состоящего из скромных зданий и скромных пространств с символическими добавками.